Эрвин Лазар: О квадратно-круглом лесе, Микке-мяу и других

— Так это за ним побежали Флейтик и Клопедия? — спросил Бержиан.

— Да, за ним, — ответил мастер Шурупчик.

— Что ж! Думаю, этот тип с черной, как ночь, головой поможет мне…

Но тут мастер Шурупчик оборвал его:

— Тише! Они уже идут.

— Добрый день, добрый день, — поздоровался, входя в комнату, черно-мрачный Редаз. — Если не возражаете, я не буду снимать шляпу.

— Конечно, разумеется, пожалуйста! — хором ответили ему слегка испуганные друзья — Флейтик, Клопедия и Шурупчик.

Бержиан молчал.

Ему не понравился голос Редаза. И это не удивительно: черно-мрачный Редаз — нос крючком, уши торчком, а губы змейкой — обладал к тому же неприятным голосом: сиплым, скрипучим и надтреснутым.

— Тогда… э-э… словом, у нашего друга… — заикаясь, проговорил мастер Шурупчик. — Мы подумали, что вы, наверное, разбираетесь в темноте.

— Кое в чем я действительно разбираюсь, — высокомерно ответил Редаз и повернулся к Бержиану. — Так это вы знаменитый поэт Бержиан? Поздравляю. Я читал несколько ваших симпатичных лад-баллад. Но должен сказать, тот переполох, который вы наделали в последние месяцы, я ставлю выше всякой поэзии.

— Какой переполох? — растерянно спросил Бержиан.

— А как же! Удары молний, грозовые шквалы, поломанные ноги, спаленные огнем бороды!

Бесцветный скрипучий голос черно-мрачного Редаза вдруг зазвучал одухотворенно — пусть имеющие уши да слышат, что он и вправду восхищается Бержианом.

Бержиан засмущался.

— Поговорим лучше о темноте, — быстро сказал он. — Меня заполнил мрак. Вы не смогли бы меня излечить?

Черно-мрачный Редаз заволновался и застрекотал скороговоркой:

— Что значит — излечить?! Лечить следует тех, в ком нет ни капли темноты и мрака!

— Ну зачем же так? — попытался возразить Бержиан.

— Именно так! — продолжал настаивать на своем Редаз, не обращая никакого внимания на стоящих тут же Шурупчика и его друзей. — Это только начало процесса, сейчас ты пребываешь в переходном состоянии. Тебе осталось накликать одну-две грозы, схлопотать нескольким людям переломы ног, и темнота и мрак полностью овладеют тобой. Вот тогда, едва ты снимешь с головы шляпу, как твоя голова начнет излучать черные лучи ночи и все вокруг тебя станет мгновенно черным-черно. И вот тогда ты снова обретешь зрение! Ты даже в темноте будешь видеть. Понял?

— Нет-нет! — простонал Бержиан, и тут ему пришла на ум спасительная мысль: — Я же никогда не ношу шляпу.

— Ну вот еще! Я дам тебе одну шляпу. У меня их целых пять.

— Ты слышишь, как этот противный Редаз с ним разговаривает? Запросто, на «ты», — испуганно шепнул. Клопедия Флейтику.

— Это плохой знак, — тоже шепотом ответил ей Флейтик.

Но тут мастер Шурупчик прокашлялся и заявил:

— Но я хотел бы сказать, что Бержиан вообще не желает, чтобы его голова излучала темноту и мрак.

— А ты чего суешься не в свое дело? — вдруг обрушился на него черно-мрачный Редаз. — Что значит «не желает»?! Представь себе только, Бержиан: мы снимаем шляпы, и мгновенно весь мир покрывается темнотой и мраком. Это же великолепно!

— Нет уж, лучше я на всю жизнь останусь слепым, — пробормотал Бержиан.

Мастер Шурупчик облегченно вздохнул, а черно-мрачный Редаз рявкнул на Бержиана:

— Что ты сказал?!

— Не хочу я, чтобы моя голова излучала мрак и темноту.

— Тогда оставайся слепым! — свирепо прошипел Редаз и направился к двери. Но у самого порога он вдруг остановился, задумавшись. — Есть еще одна возможность снова прозреть, — сказал он медоточивым голосом.

— Какая? — с сомнением в голосе спросил Бержиан.

Черно-мрачный Редаз повернулся на каблуках и сделал несколько шагов в сторону Бержиана.

— Здесь, на окраине города, живет одна девочка.

— Как ее зовут? — спросила Энци Клопедия.

— Дидеки, — проскрипел Редаз. — У нее вместо дома — старый железнодорожный вагон. А сад огражден заборчиком из стеблей подсолнухов.

— Мы никогда не слышали о ней, — проговорил Шурупчик.

— Слышали ли вы о ней или не слышали, — продолжал Редаз своим скрипучим голосом, — но она там живет! Впрочем, дело даже не в ней. У нее есть черная мохнатая собака.

— Овчарка? — поинтересовался Флейтик.

— Овчарка не овчарка — не знаю. Знаю только, что эта собака — самая злая в мире.

— Она кусается? — спросила Клопедия.

Черно-мрачный Редаз бросил на нее презрительный взгляд, отчего и нос крючком, и уши торчком, и губы змейкой изобразили вдруг какую-то отвратительную гримасу.