Автор Неизвестен: Про Ивана Хвата, русского солдата

Уставилась на него недобро карга, глазками немигающими фигуру его окинула да скрипучим голосом ему и говорит:

— Чего тебе надо от меня, солдат? Дело какое здеся пытаешь, али мабуть от дела лытаешь?

А Иван уже оклемался и бодро этак заявляет:

— Здорово живёшь, бабуля! Отставник я. Сдалече иду. Не пустишь ли на постой человека многохожалого? Весьма тебе буду я благодарен…

Сощурила ведьма глаза, усмехнулась и Ивану рукою махнула. Ладно, говорит, так и быть, скоротай, дескать, у меня ночку. Только, добавляет, поесть у меня ничего нетути — в избе, погляди, хоть шаром покати.

— Да это ничего, — обрадовался Ваня, — к голодовке наш брат, привычный, ага. Мне бы только поспать. Хоть где меня положи — я лишь буду рад.

Ну что ж, ведьма на эту просьбу согласная оказалась. Кинула она на пол шкуру какую-то вонючую и велела Ивану на неё укладываться, а сама полезла на полати. Где-то на крыше сыч тут зловеще закричал, но Иванова душенька отчаянная в радости пребывала, ибо достала она чего чаяла. Улёгся он на шкуру, в неё завернулся и… как в омут нырнул.

И вот спит там вояка рябой часик-другой, и такие-то бредни ему приснилися жуткие, что ну и ну… Будто бы гонятся за ним вурдалаки какие-то с кикиморами, и даже вроде сам водяной на берег вылез и вприпрыжку за ним кинулся. Бежит Ванька стремглав от нечисти поганой и чует вдруг удивлённо, что насилу-то вперёд себя продвигает. Как словно в смоле он завяз… Застонал он во сне, по́том холодным облился, а потом раз — и проснулся да глаза широко распахнул. Смотрит, а старуха эта странная тоже не спит и пристально этак с полатей на него глядит. А глаза у неё ну словно огнём полыхают! Или это в свете месяца ему так кажется?

— Спи, спи, солдатик, — проворчала карга успокаивающе, — устал ведь, поди, умаялся. Глазоньки давай закрывай и баиньки-бай!

И действительно, смежил солдат враз очи, словно сну противиться был он невмочь, да сызнова и заснул… И снится ему опять та ж самая мура. Опять его нежить кровожадная по пятам преследует и почти уже догоняет, опять он бежит от них бежмя, да в смоле треклятой застревает… Вновь солдат в ужасе просыпается, глядит — что за хрень? — а карга-то, оказывается, с полатей уже слезла, посередь избы стоит и пуще прежнего на него глядит.

— Спи, спи, солдатик, — она ему говорит и отчего-то загадочно усмехается, — Телу да душеньке отдых дай. Спи, соколик ясненький, засыпай.

Вновь Иван в омут сна рухнул. И вот же напасть — опять ему снится та же бредятина! Только нечисть энта мерзопакостная не гонится уже за ним, а таки его, выходит, догнала. Схватили поганые солдата со всех сторон, а злобный водяной за горло его ухватил своими лапами и ну жать да дыхало ему давить. Рожа же его отвратная с треугольными зубами — вот она: с каждым мигом всё ближе и ближе придвигается…

Ох, Иван наш и испужался! Заорал он благим матом, глаза открывает — вот так так! — а старуха-то на нём верхом сидит да душит его что было силы. Шкура же козлиная, на коей Ванька валялся, руки-ноги ему туго спеленала и держит жертву свою, не пущает…

Вот так незадача! Да неужто смертушка Ванина настала? Да неужто русский солдат ведьме проклятой подставился? Быть же такого не могёт — не тот солдаты народ!

Набрал ояренный Ванюха харчков полон рот да как плюнет карге подлявой прямо в её морду. Не ожидала она, видать, такого нахальства, горло солдатово отпустила машинально и стала утираться. А тому только того и надо: повыпростал он руки свои с перенатугою из козлиной шкуры и уже ведьму за горло — хвать! Так сильно сдавил злыдне выю, что у той глаза даже повыпучились, и язычище наружу вывалился.

Подмял Иван старуху коварную телом своим неслабым, отдышался малёхи да и говорит:

— А ну, отвечай, старая кочерыжка — за каким таким лядом я тебе понадобился? Говори быстро, а то придушу как крысу!

— Ой-яёнечки-яё! Солдатик ты мой дорогой, — ведьма в руках двужильных засипела, — Скажу как на духу, как есть: в козла хотела я тебя превратить да съесть. Ой, пусти меня, солдат, помилосердствуй!

— Ах, ты ж подлая мразь! — воскликнул воин бравый в негодовании, — Так ты ещё и колдовать! Получай же у меня!.

Собрал он остатние свои силы и хотел злодейку сию уже придушить, да туточки лучик солнечный из-за лесу высверкнулся. Чпых! — и наваждение всё вдруг пропало: ни избухи там как не бывало, ни хищной этой карги. Утро ведь наступило. Видит Иван — сидит он верхом на коряге замшелой и сук турпехлый руками давит, а не ведьмину дряблую шею.