Леонида Лари - Остров голубых снов [Сказки]

Он пойдет к ней, непременно пойдет, все будет так, как он представлял себе в самые мучительные минуты своей жизни. Комната Маргариты находилась на первом этаже. Дору с трудом пробрался сквозь кусты роз, исколовшись до крови. Очутившись перед ее окном, он легонько постучал. Из комнаты послышался шорох, и сквозь занавеску Дору различил изящный силуэт эквилибристки. Она соскочила с постели, сладко потянулась, накинула плед на плечи и, подойдя к окну, капризно спросила:

— Ну кто там еще?

Дору не ответил. Маргарита раздвинула занавески… Большие, красивые и холодные глаза девушки стали еще больше, сначала от недоверия, затем от изумления, потом что-то непонятное и теплое появилось в ее взгляде и передалось Дору.

— Доброе утро, Маргарита! — сказал он, кажется, обращаясь не к ней, а ко всему миру. Затем медленно повернулся и, не оглядываясь, зашагал прочь.

Она родилась в зеркале и ничего о себе не знала. За мгновение до ее рождения из комнаты вынесли молодую девушку, которую провожали в глубокой печали. Больше всех горевал высокий, черноволосый, бледный юноша. На следующий день он сам переехал в эту комнату. Его вещи очень заинтересовали новорожденную. Больше всего ей понравились маленькие рыбки, плавающие в стеклянном шаре. Она дождалась ночи, когда веки нового жильца сомкнулись, и направилась к рыбкам. Рядом, в маленькой чашке, лежал корм. Ей хотелось взять зернышко и бросить рыбкам, но руки, сотканные из прозрачной дымки, не слушались ее.

В нетерпении она склонилась над стеклянным шаром. Поначалу внимание ее привлекли красные рыбки с длинными желтоватыми подрагивающими плавниками, но потом она заметила, что у рыбок слишком жадные выпуклые глаза.

Ее рассердил их обманчивый вид, и, смочив в воде прядь волос, похожих на бледные лучи, она прогнала рыбок на самое дно к ракушкам. Вместе с травинками со дна поднялись пепельные рыбки, посеребренные вдоль плавников. Глянув в зеркало, она заметила, что ресницы ее такие же серебряные.

Ей захотелось приласкать хотя бы одну из этих рыбок. Она осторожно протянула хрупкую ручку, едва вырисовывающуюся в воздухе, и опустила ее в воду, но внезапно почувствовала, что вода ее засасывает. В страхе она отпрянула от жгучего холода, пронизавшего все ее существо, и легко соскользнула на пол, словно лист или платок.

В это время юноша, застонав, проснулся и заметил туманное свечение вокруг нее. Он молча приблизился и попытался поднять незнакомку. Но руки его, казалось, прикасались к лунным лучам, которые подчиняются только силам сходной с ними природы. Она лежала на полу с закрытыми глазами, блуждая в хаосе туманных мыслей, которые никак не хотели собраться воедино. Она чувствовала, однако, что кто-то на нее смотрит, пристально и отчаянно, но ей почему-то не хотелось отвечать на этот взгляд. Лишь когда юноша отвел глаза в сторону, она осмелилась подняться и кинулась в сторону зеркала — ее единственного надежного убежища в этом манящем, но неведомом мире. И вдруг путь ей преградил все тот же пронзительный и тревожный, полный страдания взгляд. Она молча растворилась в луче этого взгляда, наделенного беспрекословной над ней властью. Растворилась безропотно и без сожаления, так и не успев осознать это до конца.

Это случилось в седьмом десятилетии Века Тревог. Теперь мне ясно, что изначально я мог находиться и в цветущей ветке, и в чистом воздухе, и в первородной волне, и в траве, наполненной жизненными соками.

Однажды, когда прекрасное и немного печальное от сознания своей неповторимости солнце готовилось к встрече с горизонтом, я, мужчина, давший начало миру, вернулся в свое творение, потому что ночь за ночью, год за годом кто-то звал меня во сне.

Сначала я услышал шепот ее молитвы, потом увидел ее большие удивленные глаза, ощутил взволнованную руку, коснувшуюся моего лица, лица видения, мерцающего неуверенно, как пламя свечи на ветру.

Рожденный чужим желанием, уже в следующее мгновение я страстно захотел стать самим собой. Я вспомнил, что когда-то точно так же из моего сна возникла женщина, которую я очень любил. Она не была совершенной, и всякий раз, когда я в чем-нибудь ее упрекал, она обижалась: «Я ни в чем не виновата. Ты сам увидел меня такой во сне. Что же ты не довел меня до совершенства?» И она горько плакала, сердце мое разрывалось, и, желая утешить ее, я нежно шептал: «Я не успел, любимая, услышал, как забилось твое сердце, и не успел…»