Владимир Петров - Мишки-гамми и Принцесса

Все-таки сэр Говард заинтересовал не на шутку даже Толстяка. Нечего было говорить о других.

- Если вы позволите, я начну свою печальную и прекрасную повесть, - сказал Говард. - Я никому не рассказывал ее, но почему-то вам решил довериться. С одной стороны, вы расположили меня к себе. А с другой стороны, я не могу более молчать, это становится невыносимо...

Мишки приготовились слушать. Говард смотрел на пламя в камине, и ему казалось, что прошлое проступает все отчетливей, и в этом прошлом все заслоняет только одно существо, прекрасная девушка.

Молчание слишком затянулось, и мишки, переглянувшись, решили напомнить о себе. Бабушка осторожно покашляла в лапу. Но Говард не обратил внимания, его лицо светилось внутренней радостью и глаза сияли.

- Сэр Говард, - подал голос Толстяк, - я только хотел сказать, что мы приготовились слушать вашу повесть.

- Что? - будто очнулся Говард и посмотрел на мишек. - Разве я не рассказываю?

- Вы молчите, сэр, - отметила Солнышко.

- Вот как? А я был уверен, что говорю вслух. Простите, но это бывает со мной. Тогда я начну сначала. После смерти моих родителей, которых я очень любил, моим воспитанием занялся один из друзей отца лорд Дейли. Надо сказать, что у меня есть родной дядя, но у нас с ним не сложились отношения, и он ко мне не питает родственных чувств. А лорд Дейли был дружен с моим отцом с младенчества и посчитал своим долгом помочь пятнадцатилетнему сироте. Он забрал меня к себе в Лондон и вверил в руки тех же воспитателей, что занимались с его сыном Алланом. К моему несчастью, Аллан обладал чрезвычайно самолюбивым характером, и мы с ним не ладили между собой. Это огорчало доброго лорда. По этой причине лорд Дейли устроил меня в Кембриджский университет, который находится, как вам известно, в семидесяти милях к северу от Лондона. С этим университетом связаны имена Ньютона, Дарвина, Максвелла, Резерфорда и многих других знаменитостей. Я был счастлив учиться в этом престижном учебном заведении и с первого курса проявил усердие, был замечен самим вице-канцлером, фактическим управителем университета, и мог быть спокоен за свое будущее. С лордом Дейли мы договорились так, что он оплачивает мою учебу, но потом по устройству на службу я возвращаю ему долг. И все шло хорошо. К концу учения стало ясно, что мне светит политическая карьера, возможно, дипломатическая служба, потому что лорд Дейли помог завязать нужные знакомства. На последнем курсе состоялась одна поездка, имевшая практическое учебное значение, в одно из островных королевств в Индийском океане, когда-то принадлежавшее Британской империи. На одном приеме, устроенном местной знатью, я встретил Ее.

И стоило Говарду дойти до этого места в своем рассказе, как он весь переменился, стал беспокойным и нервным.

- Смотрите на пламя! - воскликнул он, вытянув руку. - Видите.

Мишки во всю старались что-то увидеть, но кроме огня в камине ничего не было.

- Что мы должны увидеть? - осторожно спросил Толстяк.

- Как же вы слепы!

- Нет, сэр Говард, - протер глаза Малыш, - я не сказал бы, что мы слепы. Мы видим огонь.

- Какай же это огонь? - с горечью произнес Говард.

- А что же это? - поинтересовался Ворчун.

- Это она. Она! Танцует!

- Сэр Говард, - дотронулась до его руки Бабушка. - Вы хорошо себя чувствуете?

От прикосновения Бабушки Говард пришел в себя, и видение исчезло.

- Я кричал? - спросил он, смутившись.

- Да нет! - махнул лапой Толстяк. - Разве чуть-чуть.

- Немножко-немножко, - закивала Солнышко.

- Мне показалось, - начал Колдун.

Но Ворчун его прервал:

- Всем показалось, но не в этом дело.

- Как вы правы! - воскликнул Говард. - Конечно же, не в этом дело. А дело в том, что я влюбился сразу и навсегда, как только увидел ее.

- Она была красивой? - спросила Солнышко.

- Какое вы сказали слово, мисс? - повернул голову Говард.

- Я спросила - она была красивой?

- Это слово ничего не определяет. Это все равно, что ничего не сказать.

И вдруг Говард заговорил стихами:

И, прочитав эти строки, Говард углубился в раздумье.

- Это ваши стихи, сэр? - спросил Колдун. - Та книга, которую я забыл дома и без которой не обходился ни одного дня, тоже написана стихами. Древние мудрецы уложили все свои секреты в стихотворную форму. Поэтому смею заверить вас, сэр Говард, что кое-какие понятия о поэзии я имею, вернее сказать - имел, потому что без моей книги я даже забываю, как меня зовут и в голове такая путаница, что трудно вам объяснить, хотя я постараюсь это сделать, чтобы вы хоть какое-то имели представление...