Жозеп Бадаль - Истории Дядюшки Дуба. Книга 2. Сердце

Океан казался темнее, а волны — ещё более грозными, чем прежде. Впрочем, тому виной стали беспокойство и тревога, которые охватили брата и сестру и не покидали в течение всего полёта. Так осенние вечера кажутся печальными лишь потому, что кончилось лето.

Лес отдыхал.

Дядюшка Дуб напевал чудесную арию «С любовью ждёт Спаситель казни» из оратории «Страсти по Матфею» Иоганна Себастьяна Баха. Господин Бах и Дядюшка Дуб были давними друзьями. Случалось, великий композитор подолгу жил в одной из комнат в стволе Дядюшки Дуба, и с тех пор тот не мог исполнять арии Баха без едва различимой нотки печали.

И всё же вечер был уютным и прекрасным. Небо налилось оранжевым цветом, словно старая медная сковорода. Дубовые листья осень окрасила охрой. Па́дубы и карка́сы [23] Каркас — листопадное дерево, растущее в засушливых районах. сделались жёлтыми, как лимон. Ольха стала огненно-красной, а листья дикого винограда казались брызгами домашнего вина на светлых стенах старых крестьянских домов. Плакучие ивы и клёны багровели, будто огромные плоды. Платаны, как обычно в осенние дни, линяли, и их стволы светлыми полосами выделялись на фоне темнеющего леса. Кое-где среди густо-зелёных елей и сосен алели спелые ягоды. И наконец, вверху висело облако, порозовевшее в ожидании ночи.

Это был самый спокойный час, и лес набирался сил. Юные его обитатели наблюдали за величественным спектаклем природы и безмятежно улыбались. Те, кто постарше, тоже любовались зрелищем, но красоту вечернего неба заслоняли их собственные воспоминания.

Меж тем полным ходом шли приготовления к ужину. Поздоровавшись со всеми и ответив на самые срочные вопросы, Тау и Майя направились к Дядюшке Дубу.

Он долго, очень долго и подробно расспрашивал детей об опыте, который они получили во время своих приключений в лесу. О том, чему научились у маленьких и больших драконов, в чём преимущество крупных существ перед мелкими и почему быть маленьким иной раз удобнее и выгоднее, нежели большим. Как жизнь и смерть следуют друг за другом и бесконечно дополняют друг друга, подобно змее Уроборе, вечно поглощающей собственный хвост. Обсудили они и странствия маленького Микоу и Ахаба, их упорную погоню за собственной судьбой, которая, возможно, была предначертана, а возможно, выстроилась из цепочки случайностей. Или они сами творили судьбу мгновение за мгновением?

Говорили они и о мальчике Гильгамеше, чьи мудрость и доброта были так велики, что из-за них он не смел не только кого бы то ни было осуждать или принимать чью-либо сторону, но и отделять добро от зла. Ведь и первое, и второе нередко восходит к чистейшему эгоизму и используется в личных интересах. О добром сердце черепахи Келонии, о тысяче мелочей, которые они узнали, и другой тысяче мелочей, которым они, сами того не ведая, научили жителей леса. Потому что мы всегда невольно учим других, особенно когда что-либо узнаём сами (а бывает и так, что, обучая одной вещи, учимся сразу двум). Стемнело, а разговор не кончался.

Ахаб позвал всех ужинать, а мисс Дикинсон напомнила, что перед едой следует вымыть руки.

После лёгкого ужина, как обычно, вкусного, Дядюшка Дуб вновь позвал к себе Тау и Майю, а заодно и мастера Гварнери.

На сей раз старый мастер успел привести себя в порядок. Но у него всё ещё темнели круги под глазами: после многодневного тяжёлого труда он толком не отдохнул.

— Вот, держите, — сказал Дядюшка Дуб, и мастер протянул детям деревянный сундучок, отделанный кожей. — Гварнери поработал на славу. Это одно из моих сердец. Разумеется, его пришлось уменьшить.

— Ничего себе, — изумился Тау.

— Уменьшить старое сердце сложнее, чем сделать новое! — заметил Гварнери, с трудом подавив зевок. — Такая работа под силу только маленьким лунным мастерам! Ох, кажется, на этот раз я просплю целый век…

Тау и Майя растерянно переглянулись: они всё ещё не догадывались, чего ждёт от них Дядюшка Дуб.

Между тем маленький Феникс демонстрировал всем собравшимся разные виды пения, которые его сородичи используют, чтобы отгонять страх, печаль и усталость. Ноты, яркие, словно искры или всплески волн, ложились на слух так же мягко, как золотая пыль с птичьего хвоста оседает на землю в сумерках ночи. А затем послышалось стрекотание сверчка: значит, ещё не пришли холода и не все сверчки попрятались на зиму.