Андрей Усачев - Волшебная Колыма [litres]

– Ну и пурга! Я своего хвоста не увидел…

Сидят звери в чуме день, сидят два, сидят три. А пурга не заканчивается. Скучно и есть хочется. Тогда лиса и говорит:

– Давайте песни петь. У кого песня короче, того и съедим.

– Давайте, – согласились все. – А то от голода, да от скуки помрем.

И стали они песни петь. Самой короткой у зайца песня оказалась:

– Бла-бла, бла-бла… – и закончилась. Тут, как говорится, была его песенка спета.

Съели зайца. Сидят, дальше поют.

– Ту-ру-ру, ту-ру-ру, – олень трубил-трубил, да весь воздух из него и вышел. Съели оленя. А пурга не кончается.

– Тяв-тяв-тяв-тяв, тяв-тяв-тяв-тяв, – Песец тявкал-тявкал, пока не охрип. Съели и песца. А пурга все метет и метет…

В конце концов, остались в чуме только трое: лиса, волк и медведь.

Волк выл-выл:

– У-у-у, у-у-у, у-у-у…

Три дня выл, пока не выбился из сил.

– Ну, – говорит лиса, – теперь твоя очередь пришла…

– Э, постой, – говорит волк. – А сама-то ты, рыжая, не поешь. Только рот открываешь…

– Как же не пою? – говорит лиса. – Ты, брат, глуховат стал. Прислушайся…

И незаметно полог чума приподняла. А там пурга воет: -ю-у-у, ю-у-у, юу-у-у, ю-ю-ю…

– Слышишь, как пою? Очень даже хорошо пою-ю-ю-ю…

Пурга воет, а лиса только рот открывает.

Приготовился волк с жизнью расстаться, но тут пурга закончилась. Выскочил волк из чума и дал деру. А лиса усмехнулась, посмотрела на медведя:

– Поешь? Ну, пой-пой! – и тоже побежала по своим делам.

Один медведь в чуме остался. Так до самой весны и пел:

– Хр-р-ррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррр…

– Так что, – закончил сказку Юкагирыч, – Самая длинная песня у медведя. Даже длинней, чем у пурги. Пурга неделю может выть, ну две. А медведь полгода храпит.

Я лежал в палатке и думал о сказках. Вроде бы сказка – пустяк, ерунда какая-то, а правильные вещи говорит. Так и в жизни бывает: сначала слабых съедают, потом сильных, а выживают только хитрые да ленивые…

Колымская трасса петляла между сопок. Мы поднимались на перевалы и спускались в долины. На одном из спусков я притормозил. Низина справа от нас была усыпана то ли комками ваты, то ли клочьями пуха, то ли необычными белыми цветами… Казалось, что здесь только что выпал и еще не успел растаять снег. Впрочем, после того как мы видели наледь, я уже ничему не удивлялся.

– Что это?

– Пушица [12] Пушица – многолетнее растение с белой пушистой головкой, отдаленно напоминающей одуванчик. , – сказал Юкагирыч.

– Красиво, как будто снег выпал….

– Так и было задумано.

– Что значит «задумано»? – не понял я. – Кем задумано?

– А кем все это задумано? – спросил в свою очередь ворон, обводя крылом горизонт. – Сопки, реки, тайга, тундра…

Все на земле создал повелитель неба Пон-Шукун. Но создал не сразу.

Сначала появились тайга и тундра, затем реки, ручьи и озера, деревья и мхи, звери и птицы… Позже всех появились люди.

Первые люди мало чем отличались от нынешних. Разве тем, что они еще не изобрели ружья и автомобили. Опыта у древних людей совсем не было, а память была короткой, как заячий хвост.

Тысячи лет назад все на земле происходило так же, как и сегодня: после зимы наступала весна, за весной приходило лето, за летом – осень, а за осенью – новая зима. Зимы на Колыме были такие же долгие и суровые, что и теперь. И как только пригревало весеннее солнышко и в проталинах появлялась первая травка, люди от радости начинали скакать, кувыркаться через голову, устраивали танцы и пели песни… И напрочь забывали, что не за горами новая зима.

А когда ударяли первые морозы, спохватывались:

– Ай! Как же мы забыли? Ой! Что же нам делать? Зимние яранги не готовы, дров не нарубили, пищей не запаслись! Великий Пон-Шукун, помоги! Спаси! Накорми! Обогрей!

– Вот болваны! – ругался Пон-шукун, слушая жалобные вопли. – Сколько лет живут на земле, а ума не накопили! Или мне так их вечно и кормить?

– Прости, повелитель неба, – плакали люди. – В следующий раз мы будем умнее!

Но как только кончалась зима, все повторялось сначала.

Однажды ранней весной сидел Пон-Шукун на краешке неба и смотрел на землю:

Гуси, прилетевшие гнездоваться на север, сбрасывали старое оперение.

Зайцы линяли, оставляя на кустах клочки белого пуха.

Олени тоже меняли себя старую шерсть на новую.

– Звери и те умнее людей, однако, – думал создатель, – глупые куропатки и те догадливей. Слишком быстро человек забывает о неприятностях. Это, наверное, потому что нет у него ни пуха, ни пера, ни шерсти, ни подшерстка. Но если ему дать шерсть и пух, то это будет уже не человек, а медведь, однако!