Редьярд Киплинг: Вторая книга джунглей

— Всеми нами действительно управляет один Закон, — сказала Багира, входя в воду и глядя на ряды звенящих рогов и на линии широко раскрытых глаз там, где олени и кабаны, толпясь, толкали друг друга. — Хорошей охоты всем вам, кто одной крови со мной, — сказала пантера. Она вытянулась во всю свою длину, но один бок остался над водой; сквозь зубы Багира прибавила: — Не будь Закона, хорошо поохотилась бы я здесь.

Широко расставленные уши оленей уловили её последнее замечание, и в их рядах послышался испуганный шёпот:

— Перемирие! Помните — Перемирие!

— Спокойнее, спокойнее, — проворчал Хати, дикий слон. — Перемирие держится, Багира. Теперь не время говорить об охоте.

— Кто знает это лучше меня? — проговорила чёрная пантера, глядя своими жёлтыми глазами вверх по реке. — Я дошла до того, что ем черепах. Я вылавливаю лягушек! Нгаайах! Мне жаль, что я не могу насыщаться зеленью.

— Как это было бы хорошо для нас, — проблеял юный оленёнок, родившийся в эту весну и очень недовольный положением вещей.

Как ни было несчастно население джунглей, все засмеялись, даже Хати; Маугли же, который, опираясь на локти, лежал в тёплой воде, громко захохотал, взбивая ногами пену.

— Хорошо сказано, маленький будущий рогач, — промурлыкала Багира. — Я не забуду твоих слов, и по окончании перемирия они послужат тебе на пользу. — И чёрная пантера внимательно вгляделась в темноту, чтобы позже узнать говорившего оленёнка.

Мало-помалу животные оживились. Можно было слышать, как фыркающий, беспокойный кабан требовал себе больше места; как буйволы кряхтели и разговаривали между собой, пересекая песчаные мели; как олени жалобно рассказывали о своих долгих блужданиях, о таких долгих поисках пиши, что их ноги разболелись. Время от времени они задавали вопросы плотоядным, но все новости были плохи. Ревущий горячий ветер джунглей проносился между камнями, стучал ветвями и разбрасывал мелкие веточки и пыль по поверхности воды.

— Люди тоже умирают подле своих плугов, — сказал один молодой олень. — Проходя в сумерках на пороге ночи, я видел троих. Они лежали неподвижно, и подле них были их волы. Через некоторое время мы тоже затихнем.

— Вода в реке ещё понизилась с прошедшей ночи, — заметил Балу. — О Хати, видал ли ты когда-нибудь такую засуху?

— Она пройдёт! Она пройдёт! — ответил Хати, поливая водой свою спину и бока.

— Один из нас долго не выдержит, — сказал Балу, — и посмотрел на мальчика, которого он любил.

— Я? — с негодованием сказал Маугли и сел в воде. — У меня нет длинного меха, который прикрывал бы мои кости, но… но если бы с тебя, Балу, содрали шкуру…

При этой мысли Хати вздрогнул, а Балу строго сказал:

— Человеческий детёныш, неприлично говорить такие вещи преподавателю Закона. Меня никогда не видали без шкуры!

— Полно, я не хотел обидеть тебя, Балу; я только подразумевал, что ты походишь на кокосовый орех в оболочке, я же на тот же орех, только обнажённый. Видишь ли, твоя коричневая мохнатая оболочка… — Маугли сидел, скрестив ноги, и объяснял свои слова, по обыкновению размахивая рукой; Багира вытянула мягкую лапу и опрокинула мальчика в реку.

— Чем дальше, тем хуже, — сказала чёрная пантера, когда он, отдуваясь и отряхиваясь, поднялся из воды. — Сначала с Балу надо содрать кожу; потом Балу оказался орехом! Смотри, чтобы он не сделал того, что делают спелые кокосовые орехи.

— А что такое? — спросил Маугли, на мгновение забыв осторожность, хотя шутка об орехах одна из самых старых в джунглях.

— Разбивают голову, — спокойно сказала Багира и снова погрузила его в воду.

— Нехорошо делать своего учителя предметом шуток. — Заметил Балу, когда Маугли в третий раз вынырнул из воды.

— Нехорошо? А чего же вы ждали? Это обнажённое существо бегает взад и вперёд и выкидывает обезьяньи шутки над прежними хорошими охотниками; лучших из нас оно, ради забавы, дёргает за усы. — Это говорил Шер Хан, хромой тигр, который кое-как притащился к воде.

Шер Хан выждал несколько минут, чтобы насладиться впечатлением, которое он произвёл на оленей, стоявших на противоположном берегу, потом опустил свою угловатую пушистую голову и начал пить ворча:

— Джунгли превратились в площадку для забав обнажённых детёнышей. Посмотри на меня, человеческий детёныш.

Маугли посмотрел — вернее уставился — на Шер Хана, придав своим глазам как можно более дерзкое выражение; через минуту тигр тревожно отвернулся.

— Человеческий детёныш тут, человеческий детёныш там, — прорычал он, продолжая пить. — Детёныш ни человек и ни волк, не то он боялся бы. В будущем году мне придётся просить у него позволения напиться. Аугрх!