Семен Липкин: Царевна из города Тьмы

Эту книгу мы начнем с того, что пожелаем вам добра. Так заведено у каждого узбека: не пожелав добра, не начнет он речи. Да и в самом деле, к чему же вести разумную речь, если не к добру?

И еще говорят узбеки: только тот разбирается в жизни, кто испробовал и сладкое, и горькое. Вот и в этой книге будет сладкое, как шербет в ханском дворце, и горькое, как солончак в пустыне. Вы узнаете о будничных трудах и коварных чарах, об искусных умельцах и о прелестных колдуньях, о Чамбиле, городе справедливости, и о Городе Тьмы.

У всякого рассказа есть свое начало, но начало всякого рассказа есть конец другой повести, и какой гордец вправе утверждать, что он будто бы начал с самого, с самого начала?

Видимо, началось это дело с коня. Если подумать и вспомнить, то многие дела начинались в старину с коня. Конь соединяет жилище с жилищем, друга с другом, врага с врагом, конь выводит из жаркой битвы и приводит к студеному ключу. Короче: у птицы есть крылья, а у человека — преданный конь. Так, может быть, мы начнем все-таки с человека?

Звали этого человека Сакибульбуль. Жил он возле базара, в глиняном домике за кожевенным рядом.

Ай, хороши у нас базары, люблю их, прости меня аллах!

Найти базар легче всего. Все дороги в городе ведут к базару. А если вы чужеземец, то пройдите через городские ворота, прорубленные в толстых стенах, и вы непременно увидите издали ханскую крепость, а где крепость, там и базар.

Сперва бросится вам в глаза не то, что едят, а то, из чего едят: обожженная и кованая посуда, а рядом — скобяной товар, и медный, и железный: точила, скребницы, замки, лопаты, кетмени, ключи, бубны, барабаны, котлы, жаровни. В мучном ряду пшеничная мука вас ослепит сплошной белизной, в то время как любое зернышко риса живет отдельной жизнью, хоть и смешивается с другими, а не сливается. Вот и мясной ряд, с огузками, оковалками, жирными тушами, голенями, и бараньи головы глядят на вас мертвыми, но все еще прекрасными глазами. Глубоко вздыхая мехами, пышет пламенем кузнечный ряд, ржанием зазывает конный, молчалив и важен верблюжий, весел игрушечный — там продают и стулья для маленьких детей, все стулья с дырками, а для чего — догадайтесь сами.

Но венец базара, его украшение, его душа — плодовый ряд. Все краски мира пылают здесь. Разрезанные пополам гранаты как бы состоят из пурпура и золота, кожура дынь похожа на степное марево, арбузы полосаты, как халат чиновника, персики нежны, как щеки танцовщицы, густым румянцем стыдливой юности залиты яблоки, каждая груша томно просит: «Съешь меня», гроздья винограда, тяжелые, то темно-фиолетовые, то зеленые, таковы, что кажется, будто драгоценные камни, вобрав в себя солнечный жар, стали съедобными. А миндаль? А инжир? А курага? А изюм? Чего только нет в плодовом ряду! Денег — вот чего нет, вернее, деньги есть, но не у нас с вами.

Ну, а за плодовым рядом, около водоема, в котором плавают листы чинара, находится базар новостей — чайхана. По дороге к ней особенно шумно, здесь торгуют пловом, горячей лапшой, пирогами, свежими, пахучими лепешками, шипящими шашлыками, льдом и снегом в мешках из козьей шкуры, здесь повстречается вам и нищий монах, и плут, и ростовщик, и коновал, и юродивый, и слепец, и калека па костылях, и знахарь, и продавец мускуса, — только он один не кричит, ибо его благоуханный товар говорит сам за себя.

Зато другие кричат вдоволь, наслаждаясь криком своим, кто звонко и мерно, кто хрипло и без лада. Безмолвны вдалеке одни чурбаны, на которые навешаны халаты, малахаи, чалмы, тюбетейки, разукрашенные, как павлиньи перья, сверкающие, как петушиный глаз. Это — базар одежды, за которым начинается базар стремян, уздечек, ремней, а там уже в загородках мычат телята, медленно жуют коровы свою скучную пищу, с неясным испугом ждут чего-то овцы, а там, подальше, — глиняные домики, обиталище торгового и ремесленного люда.