Владислав Дорофеев - Сказки Таргистана

Да, верно! Вся страна, все эти милые белые колобки и серьезные горюны, мудрые карапетяне и веселые коровы, лошади и смешные тококоны – приготовились к смерти, потому как и жить им так дальше было нельзя. Жизнь без сна потеряла всякий смысл.

А жить так хотелось.

Но вот что удивительно. У кукл-слов никогда прежде не было ощущения жизни, как, впрочем, и смерти. Они были всего лишь куклами, потусторонними предметами, духовными тенями в зазеркалье слов, они были даже не моделью жизни, чем был язык и слова, а отражением этой модели – потому-то дыхание жизни и смерти до них никогда не доходило.

Но теперь что-то произошло. И то-ли оттого, что кукла-сон, в нарушение закона, продолжала разговаривать с настоящей горой на телепатическом языке, то-ли потому, что кукла-кошка попыталась телепатически загрызть куклу-крысу, но однажды куклы почувствовали всеми органами чувств вкус к жизни и вкус к смерти.

А это означает, что время кукл-слов будто замедлило свой ход, будто стало тормозиться, кажется даже, что куклы слов стали уменьшаться, будто таять, но не с одного бока, а как бы изнутри.

Они начали жить своей жизнью, значит, и умирать, потому что у них появилась своя история. И теперь они должны были исчезнуть. Причем, на день раньше таргистанцев, потому что в тот вечер, когда кукла-сон проснулась, таргистанцы еще продолжали разлядывать на ночь, как обычно, перед зеркалом кончик носа. А куклы-слов уже ожили, чтобы исчезнуть.

То есть таргистанцы умирали бы в полной тишине и безмолвии – слова исчезли бы вслед за куклами-слов, то есть прежде, чем расстались бы с жизнью таргистанцы. А Таргистан бы совсем обезлюдел.

Но как это ни странно, все знали, что нужно было делать. Впрочем, странного в том ничего не было. Нужно было обратиться за помощью к кукле-дуре. Но сделать это могла только кукла-царь.

И кукла-царь позвала куклу-дуру.

Между ними состоялся странный разговор. Точнее, этот разговор мог бы состояться, если бы куклы могли разговаривать.

На самом же деле некоторое время кукла-царь и кукла-дура стояли друг напротив друга и молчали (если бы, конечно, они могли стоять и молчать), – если бы они могли говорить вслух, то тогда бы это так называлось. Но мы же знаем, что, на самом деле, они разговаривали громко, очень бурно, перебивая друг друга, но на телепатическом языке. Так вот, если бы вы могли услышать, то вы бы услышали, как кукла-дура сказала кукле-царю.

– Что ты на меня так смотришь? Будто блох во мне выискиваешь.

Кукла-царь не обратила внимание на дурье ехидство. И лишь произнес.

– Кукла-дура, нас всех спаси. На тебя наша последняя надежда. Иначе Таргистан превратится в огромную бессловесную тварь, и на Громаре воцарится царица Холопка. А мы превратимся из теней слов в тени теней, и нас даже под землей не будет видно, потому что в конце-концов мы исчезнем, словно бы растаем. Мы станем ничто. И будем нигде.

На что кукла-дура резонно возразила.

– Для этого я должна стать куклой-силой или куклой-ум, или куклой-мудростью. Я же умею быть лишь куклой-дурой. Какая от меня польза?

Кукла-царь даже подскочила от возмущения.

Самое время обратить ваше внимание на еще одно существенное отличие жизни в Куклоне от таргистанской обычной жизни. В Куклоне не было вещей. Например, не было стола, или стула, или ложки, но были – кукла-стол и кукла-стул, кукла-ложка, на которых, разумеется, сидеть нельзя было, как, впрочем, и есть ими, поскольку они были не для того, чтобы их использовали, но они жили затем, чтобы сохранять слова. Поэтому, кукла-царь сидела не на троне, когда разговаривала с куклой-дурой, да и, вообще, она не сидела, впрочем, она и не стояла. И разговор у них был, не как царя с одним из своих подданных, а как двух кукол, одна из которых жила жизнью царя, а другая жизнью дуры.

Ну, так вот, кукла-царь подскочила пружиной на том месте, где она как бы и не стояла, и, хитроумно прищурившись, почти нараспев, сказала.

– Ну, как же ты не понимаешь. Такой случай. Нам не обойтись силой, умом или мудростью. Нет. Всего этого недостаточно, или слишком много. Ты умеешь мечтать, да так, как никто не умеет мечтать, ты умеешь фантазировать так, как никто из нас не умеет фантазировать. Помоги нам усыпить куклу-сон.

Как известно, главное отличие дуры или дурака от всех остальных в том, что дурак умеет только мечтать, но ничего и никогда не делает. Зато, смешивая между собой мечты и реальную жизнь, дураки соглашаются на такие задания, от которых остальные откажутся от страха или ума. Итак, кукла-дура пошла спасать всех, потому что у нее не было ни страха, ни ума, лишь надежда на Бога.