Я наткнулась на своё тайное сокровище случайно. Был сентябрь, на улице лил дождь, возвращаться домой совершенно не хотелось. Поселившийся в дальней комнате вместе с дедом запах лекарств, шелест аппаратов и дух уныния вызывал во мне тошноту и приступы липкого, холодного пота вдоль позвоночника. В свои тринадцать я мало ещё знала о смерти.
В общем, приветливая щель в окне старого заколоченного дома оказалась очень кстати. Внутри было сухо, на удивление тепло и почему-то по-домашнему уютно, хотя огромные размеры залы меньше всего напоминали те скромные сорок квадратных метров в двух с половиной комнатах, что я привыкла называть домом. Пахло старыми книгами, засушенным липовым цветом, мёртвой геранью, преющими дубовыми досками и почему-то — самую чуточку — морем. На полу, в тонком слое невесомой пыли мои мокрые кеды оставляли отчётливые тёмные следы. «Словно бы я первый человек, ступивший на этот неизведанный берег… Аллоха!» Мой голос гулким эхом разнёсся по зале, мазнул по лепнине на потолке и увяз в густой паутине оконного проёма. И тогда я заметила книги…
Книги всегда казались мне существами из другого, не вполне реального мира. Тонкие страницы, покрытые чёрными закорючками букв — и из этого невзрачного предмета рождаются миры, замирают сердца и взрываются сверхновыми откровения и смыслы! Слишком много патетики, пожалуй. Но кому не доводилось потерять несколько часов жизни, с головой увязнув в истории, ненавязчиво нашёптанной шелестом книжных страниц.
Первой на глаза мне попалась потрёпанная книга без обложки, но с титульным листом, лишь слегка повреждённым коварными грызунами. К сожалению, я не помню теперь, кто написал «Сундучок старого мастера» — но, опоздав к ужину и получив от мамы заслуженную взбучку, я едва могла в тот день совладать с тайным восторгом, пузырящимся во мне. Я предвкушала, строила планы, мечтала. Осень уже не казалась мне больше унылой порой, хотя я никогда не любила это мокрое и скользкое от гниющей листвы и сопливых носов время года. Именно в ту ночь я впервые увидела его сидящим в проёме чердачного окна. Светила полная луна, мне не спалось, в воздухе пахло осенью.
Если честно, я смутно помню годы своего отрочества. Мои тринадцать-четырнадцать-пятнадцать, казалось, промчались мимолётно, не оставив видимых заноз в моей душе и мозолей на моих ладонях. Хотя иногда мне всё еще кажется, что я там, в старом заколоченном доме, мне снова тринадцать, на улице середина октября, и моросит, в руках у меня очередная, лишь слегка попорченная мышами и плесенью книга, а в душе у меня трепещут на ветру паруса, скрипят канаты и ругается витиевато старый боцман, приказывая матросам убрать трап. Банальная метафора, я знаю. Но что я могу поделать, если внутри меня и по сей день живёт беспокойное зеленовато-янтарное море?!
Я видела его каждый год, с начала сентября по вторую половину ноября, иногда чуть меньше. И каждый раз, когда полная луна освещала его силуэт в проёме чердачного окна, мне казалось, что мы становимся чуточку ближе. Что я становлюсь чуточку старше. Что небо становится чуточку дальше, звёзды — чуть холоднее, а ветер горчит… Всё же я была ужасно романтичной дурочкой в свои шестнадцать лет.
Он заговорил со мной лишь однажды. Мне было двадцать семь, я была в городе проездом и на минутку забежала навестить грустящую в своём вдовстве бабушку и вечно занятую, немногословную и раздражительную маму. Чаепитие получилось бестолковым: в очередной раз стало ясно, что нам троим слишком тесно в сорока квадратных метрах, что дом мой теперь вовсе не здесь, и что я больше не приеду сюда никогда-никогда. Расстались с грустинкой, но облегчённый мамин вздох долго ещё звучал у меня в ушах. Бабушка плакала.
Бросив лишь короткий взгляд на старый заколоченный дом в глубине двора, я заспешила к вокзалу. Вперёд, быстрее, пока детские воспоминания не окружили стайкой бумажных журавликов, не увели за собой… Он вышел из-за ствола дуба, словно поджидал меня там в засаде не первый день. Босые ноги его неслышно ступали по опавшим, пожухлым дубовым листьям. Глаза его были глубоки, полны небесной синевы и невыразимо печальны.
«Не говори со мной, пожалуйста, — подумалось мне. — Ведь ты не скажешь мне ничего хорошего — с такими глазами просто невозможно говорить о радости, солнечных зайцах, мыльных пузырях и карамельных леденцах на палочке. Так что, пожалуйста, не говори со мной».
Он молча кивнул. Глянул мне в глаза и улыбнулся. Солнечный луч, прорвавшись на миг сквозь угрюмую дождевую тучу, прикоснулся к моей щеке тёплой бархатной лапой. Или это была его ладонь?
Читать дальше