Андрей Зинчук - ОЧЕНЬ Петербургские сказки

Мальчишка смотрел в зеркало на свои веснушки, которых было много, на синяки и царапины, которых тоже было достаточно, и думал о том, что у него есть все, необходимое настоящему мужчине приблизительно его возраста.

И думал так до тех пор, пока однажды его знакомая – девчонка из соседнего дома – не заметила всего этого великолепия и не спросила:

– Тебя что, воробьи поклевали? – И назвала почему-то Чертополохом.

Мальчишка обиделся. Он потрогал свои синяки и поковырял царапины. Синяки были на месте, царапины тоже.

"Чертополох!…" – подумал он с обидой и с грустью вспомнил, что мама зовет его Подсолнушком.

Когда мальчишка в следующий раз вышел из дому, то опять встретился со своей знакомой девчонкой. Она словно назло ему шелушила подсолнух и кормила семечками воробьев.

Мальчишка хмуро прошел мимо и подумал, что он не хочет больше быть ни Чертополохом, ни Подсолнушком… Тут он увидел одуванчик. Увидел и решил, что Одуванчиком он бы, пожалуй, стал.

У мужчин решено – значит сделано. И мальчишка стал Одуванчиком. Его мама, когда он пришел домой, всплеснула руками:

– Только этого мне и не хватало!…

А мальчишка насупился и молча прошел в комнату, где стояло зеркало.

На следующий день он опять встретился со своей знакомой девчонкой. Она сама подошла к нему и спросила:

– Гуляешь?

– Гуляю, – ответил мальчишка.

– А… – сказала девчонка. – А я тоже гуляю!

Они помолчали. Потом девчонка спросила опять:

– А ты теперь кто?

– Теперь я Одуванчик, – ответил мальчишка. – А ты?

Девчонка растерялась, не зная, что ответить, захлопала глазами:

– Я!… Я!… – А потом взяла и, собрав всю свою злость, дунула на мальчишку. И мальчишка осыпался. Он ведь и на самом деле был Одуванчиком.

Потом девчонка убежала. А мальчишка остался стоять во дворе. И на его голове по-прежнему гордо торчали рыжие колючки.

Была ни зима, ни осень, ни весна, ни лето, а нечто ни на что не похожее, когда небо все в серых пятнах, отчего кажется, что это никогда не кончится, а если и кончится когда-нибудь, то за ним наступит такое же или, не дай Бог, еще хуже!

Был старый дом. Был темный двор-колодец. Во дворе шел сокрушительный ремонт – тяжелый каток с грохотом мотался взад-вперед по горячему асфальту.

В доме жил маленький Художник, которому ремонт надоел. И вот однажды… Однажды он взял зеркальце, поймал им лучик холодного солнца и нарисовал зайчиком у себя под окном – на асфальте, там, где была тень, – большого слона. Посмотрел на него и улыбнулся: слон лежал, растопырив в стороны четыре свои ноги, и как будто о чем-то мечтал.

Тут к слону, фырча и отплевываясь соляркой, подкатил каток и намотал его на свой огромный железный барабан. И слон поехал на барабане туда и сюда, вперед-назад, и каток принялся печатать на асфальте больших солнечных слонов.

Слоны получились похожими друг на друга, как братья, но вместе с тем и немного разными (асфальт, как и многое в этом Городе, был положен вкривь и вкось). Так, один из них оказался толстоват, другой худоват, третий коротковат, у четвертого плохо пропечатался хвост, пятый, шестой и десятый выглядели вполне прилично, а одиннадцатый – самый маленький – производил, прямо скажем, несерьезное впечатление. Двенадцатому повезло меньше других – он остался и вовсе без ушей.

А машинист в это время крутил баранку нелюбимого катка, тянул ядовитый "Беломор" и мычал сквозь зубы веселую песню. Наконец он заметил, что вместо гладко укатанного асфальта у него получается вообще черт знает что (ни на что не похожее!), остановил каток и подошел к слону, который за время путешествия по горячему асфальту так крепко приклеился к барабану, что не было, казалось, никакой возможности его отодрать.

– Вот я тебя, беспризорник! – сказал Машинист и ковырнул слона монтировкой. Но только поцарапал барабан.

Тогда Машинист вытащил из кармана слойку, купленную к обеду Любимой Женой, и сунул ее под нос слону. Слон от радости вильнул хвостом, а Машинист схватил его за хвост и отодрал от барабана. Слон пролетел по воздуху и шлепнулся на асфальт. Потом поднялся, покачался и побрел вдоль стены, недовольный тем, что ему не дали покататься.

Машинист же залез в кабину, дал задний ход и поехал на обед.

Остальные слоны поднялись с асфальта сами, без посторонней помощи, вследствие одной из главных причин всего того, что происходит на свете: из любопытства. И из любопытства же разбрелись по Городу. Каждый выбрал себе уголок потемнее и принялся ждать захода солнца – не без оснований он опасался, что хмурое солнце может запросто с ним расправиться – только попадись ему на глаза!