Валерий Тимофеев - В Солнечном городе

— Здоровы будете, — на ходу буркнул Илья. Не дожидаясь ответа, подхватил тележку и установил на нее первый ящик. Бутылки гулко зашевелились в тесных деревянных гнездах.

— Погодь, Илья, — окликнул Степан. Он повернулся на лавке всем корпусом и вонзил нож в стол. — Все торопыжишься… Присел бы. Чаек у нас — дома ты не пивал такого — и сон и хмурь враз гонит.

— То-то я гляжу — больно веселые сидите.

— А что, и веселые! — Степан улыбнулся. — Как не веселиться? Хороший человек в гости приехал. — Илья не реагировал. Степан ударил кулаком о стол. — Да присядь ты! Поговорим чуток, душу погреем, а там и поработаем.

— О чем говорить? — Илья покатил отяжелевшую тележку в кузов.

— О чем, о чем! Обязательно — о чем? Ну, если хочешь, спроси — как мы поспали, сон какой видели. — Степан хохотнул, словно утка прокрякала, и обратился к напарнику. — Так я говорю, Колек?

Колька медленно отставил кружку, затянулся папиросой и, выпуская дым тонкой длинной струйкой, важно промычал.

— Чего ему с нами говорить? Мы ему не пара. Он нас пре-зи-рает!

— Дурак ты, — крикнул Илья из кузова. Он ровненько и сноровисто выставлял ящики вдоль борта.

Колька зацепился.

— Я и говорю! — громче сказал он. — Мы для его — ду-ра-ки! Он работает. Рейсы набирает. Де-неж-ку зашибает. А мы? Время отсиживаем.

Говорил Колька с паузами; слова подбирал с трудом, короткие предложения вылетали из него, как холостые выстрелы.

Илья каждый день выслушивал одно и тоже, привык и пропускал Колькин визг мимо сознания. Он катал тележку из склада в кузов, нагружал, выгружал, потел и думал только об одном — загрузиться скорее и в дорогу — остаться один на один с собой и со своими думами.

Кольку злило молчание Ильи. Он плевал нарочито громко и матерился. Будь им лет на двадцать по-меньше, они бы давно вцепились друг дружке в грудки и выяснили: кто есть кто. Теперь же осталось одному брызгать в злобе слюной, рассыпать в холодном кислом воздухе склада ругательства, другому — усмехаться и глушить себя в работе.

— А, молчишь? Ну да, мы — пьянь! А ты — лучше? Груз твой, ха-ха, цен-най! За один рейс шесть тыщ му-жиков… враз накормишь! Досыта! Во, сколько радости… в город везешь! Кому? Детишкам да бабам! Они тебе в пояс поклонятся. Попадись только! У-у, праведник!

Степан крутнулся на скамье (фуфайка затрещала), и с оттяжкой огрел Кольку по затылку. Шапка упала в банку, накрыла головы с удивленно выпученными глазами и закачалась на поднятых ею волнах.

— Отстань, пустомеля, — проворчал он. — Кому-то возить надо. Чем тебя Илья задел?

— Чем, чем, — заскулил Колька. Он выудил из банки шапку, стряхнул ее и напялил на плешивую го-лову. — Христос нашелся! Я, можа, через него таким стал. Все магазины завалили. У-у, сво-ло-чи! — погро-зил он в угол склада маленьким кулачком.

— Правильно Илья говорит. Дурак и есть дурак, — подтвердил Степан. — Тебя что, силком к ней тя-нут?

Колька сник, стал маленьким — еле видно из-за стола. Он опустил голову, крутил ею из стороны в сторону; все тело его раскачивалось — вот-вот сползет со скамьи на пол; мычал хрипло и протяжно и, вперив суженные глазки в Степана, зло, с издевкой спросил.

— А те-бя-а?

Вопрос этот больно кольнул Степана. Взгляд его застыл на Колькиных бесцветных губах; он под-нял руку, сжал пальцы в кулак и размахнулся.

Колька не отпрянул, не увернулся, спокойно ждал, когда кулак доползет до него.

Степан перед самым носом Кольки ослабил пальцы.

— Пшел ты! — рявкнул и встал. Налил из маленького чайника в стакан, выплеснул в горло — капли покатились по подбородку. — А ну давай работать, брехло базарное! Не видишь, запарился человек.

Степан с Колькой дружки. Как они уживаются рядом? Нужны один другому? Или нет выбора?

Степан все конторские газеты от корочки до корочки прочитывает, все видит, все понимает, а мол-чун. Втихаря переживает и никогда никого не осудит — ни правого, ни виноватого, — Слаб человек, — толь-ко и скажет, а взглянешь недоуменно, прояснит. — Обстоятельства не поборол, потому и слаб. Не трус, не хитрец, и уж тем более не враг. Враг только тот, кто знает как побороть и может побороть, но не делает. Знают почти все — каждый со своей колокольни; а могут… Так что помалкивай. Осудить да обругать — ни ума, ни сердца не надо. Брехай, что дворовый пес за крепкой оградой, по любому поводу. Прохожий за-махнется, хозяин прикрикнет, а ни тот, ни другой не ударит. Глядишь, когда-то и угадаешь, — и похвалят: — Хорошо службу несешь, вовремя тявкаешь…