Кэтрин Арден - Медведь и соловей

Марина улыбнулась с долей насмешки.

— Какие слова, Дуняшка, — сказала она. — Что сказал бы отец Семен?

— Отец Семен не умрет от родов, да? А ты, Маришка…

Марина посмотрела на свою работу и промолчала. Но, когда встретилась взглядом с прищуренными глазами няни, ее лицо было бледным, как вода, и Дуне показалось, что она видит, как кровь отливает от ее горла. Дуня ощутила холодок.

— Дитя, что ты видела?

— Не важно, — сказала Марина.

— Избавься от него, — почти взмолилась Дуня.

— Дуня, я должна ее родить. Она будет как моя мать.

— Твоя мать! Дева в лохмотьях, приехавшая одна из леса? Угасшая до тусклой тени, потому что не могла жить за византийскими образами? Ты забыла, какой серой старухой она стала? Как пошатывалась в вуали в церкви? Как пряталась в комнатах, ела, пока не стала круглой, заплывшей жиром и с пустыми глазами? Твоя мать. Ты хочешь такого своему ребенку?

Голос Дуни хрипел, как у ворона, она помнила, к ее горю, девушку, что пришла в залы Ивана Калиты, потерявшуюся и хрупкую, до боли красивую, несущую за собой чудеса. Иван был очарован. Принцесса, может, обрела с ним покой на какое-то время. Но они поселили ее в женских покоях, наряжали в тяжелые наряды из парчи, дали ей иконы и слуг, кормили мясом. Понемногу тот огонь, свет, что поражал всех, угас. Дуня горевала из-за ее гибели задолго до того, как ее предали земле.

Марина с горечью улыбнулась и покачала головой.

— Нет. Но помнишь, что было раньше? Ты мне рассказывала.

— Много хорошей магии или чудес, что ее погубило, — прорычала Дуня.

— У меня лишь капля ее дара, — продолжила Марина, не слушая старую няню. Дуня знала ее достаточно, чтобы слышать сожаление. — Но у моей дочери будет больше.

— И потому ты оставишь четырех других без матери?

Марина посмотрела на колени.

— Я… нет. Да. Если потребуется, — ее голос было едва слышно. — Но я могу выжить, — она подняла голову. — Дай слово, что позаботишься о них, ладно?

— Маришка, я стара. Я могу пообещать, но когда я умру…

— Они будут в порядке. Они… должны быть. Дуня, я не вижу будущего, но я доживу до момента, когда она родится.

Дуня перекрестилась и промолчала.

Первые кричащие ветра ноября сотрясали голые деревья в день, когда у Марины начались схватки, и первый крик ребенка смешался с воем ветров. Марина рассмеялась при виде рожденной дочери.

— Ее зовут Василиса, — сказала она Петру. — Моя Вася.

Ветер притих на рассвете. В тишине Марина один раз выдохнула и умерла.

Снег падал слезами в день, когда Петр с каменным лицом предал жену земле. Его маленькая дочь кричала все похороны демоническим воем, схожим на ветер.

Той зимой в доме постоянно раздавались крики ребенка. Не один раз Дуня и Ольга расстраивались из-за малышки, она была худым и бледным младенцем, одни глаза и кости. Коля много раз грозился, отчасти серьезно, выбросить ее из дома.

Но зима наступала, а ребенок жил. Она перестала кричать и росла на молоке крестьянок.

Года летели, как листья.

В день, схожий с тем, в который она родилась, в холоде зимы темноволосое дитя Марины прошло на зимнюю кухню. Она прижала ладони к каменной плите и заглянула внутрь. Ее глаза блестели. Дуня доставала пирожки из пепла. Весь дом пах медом.

— Пирожки готовы, Дуняшка? — сказала она, кивая на печь.

— Почти, — Дуня отодвинула ребенка, пока у той не загорелись волосы. — Если тихо посидишь на стуле, Васечка, и починишь свою блузку, получишь целый пирожок.

Вася, думая об угощении, смиренно пошла к стулу. На столе уже остывала груда пирожков, румяных снаружи, в частичках пепла. Уголок пирожка обсыпался, пока девочка смотрела. Внутри он был золотым, и поднялся завиток пара. Вася сглотнула. Казалось, утренняя каша была давным-давно.

Дуня предупреждающе посмотрела на нее. Вася сжала губы и принялась шить. Но дыра на блузке была большой, а ее голод не унимался, а терпением она не отличалась и при лучших обстоятельствах. Ее стежки становились все больше, как дыры в зубах старика. Наконец, Вася не утерпела. Она отложила блузку и приблизилась к тарелке с горячими угощениями на столе. Дуня стояла спиной к ней у печи.

Девочка подбиралась ближе, беззвучно, как котенок к кузнечикам. А потом бросилась. Три пирожка пропали в льняном рукаве. Дуня развернулась и заметила лицо девочки.

— Вася… — строго начала она, но Вася, испугавшись и смеясь одновременно, уже миновала порог и вышла к хмурому дню.