Феликс Зальтен - Дети Бемби

Царила торжественная ночная тишина. Спал лес, дремали деревья и кустарники, птицы спрятали головы под крылья, воздух начинающегося лета был недвижим. Стояла пора цветения, лес грезил, дыхание его было неслышным и ароматным. Если порой и раздавался печально-красивый крик совы или короткие, пронзительные вопли, которые время от времени испускал филин, то потом тишина становилась еще более глубокой.

Дикие звери: олени, лани, зайцы, с незапамятных времен вынужденные прятаться от людей в течение дня, бродили в темноте по лугам, прогалинам, просекам и в безопасности поедали пищу. Вовсю разбойничали лисицы, куницы, хорьки и ласки. Они нагоняли меньше страха, чем люди, и старались не попадаться им на глаза.

На небе еще блестели звезды, но они начинали меркнуть. Первый блеклый свет ранних сумерек разрежал ночную тьму, но от этого заметно светлее не становилось.

— Кто там ходит? — заверещала проснувшаяся сорока.

Ее подружка подняла голову, которую прятала во время сна под крылом, и сказала:

— Никто! Кто станет ходить в эту пору? Только начинает светать. Я ничего не слышу. Ни звука!

Внизу в кустарнике, зашушукались синицы:

— Нет, нет! Кто-то идет! Нас разбудили шаги! Ну и дела! Одуреть можно!

Черный дрозд прощебетал сонным голосом:

— Я тоже удивляюсь. В такую рань! В такую рань!

Пронзительно закричала сойка:

— Фалина! Ах, ах! Фалина с детьми!

Теперь забарабанил дятел:

— Добрая Фалина! — Он пронзительно засмеялся. — Глупая Фалина! Вот умора!

Он всех без разбора считал дураками, кроме самого себя, и барабанил, что было мочи, словно бил тревогу. Из гнезд выпорхнули вороны:

— Фалина, — закаркали они неодобрительно, — Фалина делает все, что прикажут дети! Ну и воспитание! Где это слыхано!

И улетели, хлопая крыльями.

В кронах деревьев зашевелились голуби:

— Ни с места! — предостерегали они друг друга. — Ни с места, пока не станет светло. Еще сидит в засаде сова! Еще охотится сыч!

Теперь все услышали тихие, осторожные шаги. На узкой тропе раздвинулись ветки. Ветки гнулись под обильной росой, и шубки ланей, которые ежедневно здесь ходили, намокали от тяжелых капель.

— Какой-то ты странный, Гено, — сказала Фалина сыну. — Почему тебе всегда так хочется лечь?

— Потому что я устал, — коротко ответил Гено.

— И ничего он не устал, — подала голос Гурри, которая всегда тесно прижималась к боку матери. — Я бы с удовольствием погуляла на лугу еще немножко.

— Ну и беги! — закричал Гено. — Беги! Кто тебя держит? Я устал, у меня глаза слипаются.

— Как же! — возразила ему сестра. — Так я тебе и поверила.

— Ну и не верь. — проворчал Гено.

— Дети… дети… — успокаивала их Фалина.

Брат и сестра поддразнивали друг друга. Они были совсем юными и еще только собирались освободиться от белых крапинок, которые прихватили с собой на свет Божий при рождении. Их рыжие шубки только начали менять окраску на более темную.

— Бозо и Лана наверняка еще гуляют, — жаловалась Гурри, — они никогда не уходят с луга раньше, чем мать позовет их.

Только ты никогда не ждешь! Но уйти так рано, как сегодня!..

Гено молчал.

— Тетя Ролла непременно пойдет с ними отдыхать, — сказала Фалина.

— Ах, когда это будет? — тараторила Гурри. — Я их так люблю. Бозо и Лану.

— Ничего особенного в них нет, — отозвался Гено.

— Они такие веселые, — возразила Гурри.

— Глупые они! — упорствовал Гено.

— Ну конечно! Один ты умный!

— Я? Я ведь ребенок!

— Мы все дети. А Бозо очень симпатичный.

— Симпатичный так симпатичный.

— Лана… она очаровательна.

— Лана? — Гено хотел пошутить, но вдруг вскрикнул от страха. — Ай! — Он взбрыкнул всеми четырьмя ножками и высоко подпрыгнул. В папоротнике и латуке раздался шорох. — Кто это?

Гено дрожал всем телом.

— Всего лишь хорек, — сообщила Фалина. — Ничего он тебе не сделает. Не бойся.

Однако Гено с трудом приходил в себя. Он лепетал, принюхиваясь:

— Этот хорек… от него так неприятно пахнет.

Гурри объяснила:

— Гено вечно боится, вечно трусит. Поэтому нам даже приходится так рано…

— Не болтай, — перебил ее Гено, — зачем рисковать. Ты со своим легкомыслием еще не раз попадешь в беду, Осторожность — самое главное.

— Он все еще дрожит, — посмеивалась Гурри, — а ведь на лугу мы тоже были в безопасности.

— Здесь намного спокойнее.

— Как будто здесь не может чего-нибудь случиться!