Верена Райнхардт - Фридрих Львиный Зев верхом на шмеле

— Эй, тише ты! А то еще примут нас за ресторанных критиков, — попытался пошутить Брумзель. — Тут, кстати, подают свежую ряску, прямо из пруда. Попробуй обязательно!

— Ты уже бывал здесь? — удивился Фридрих. Он почему-то думал, что решиться на посещение такого опасного места Брумзель мог только в случае крайней необходимости.

— Ох, бывал, бывал в молодости! — подмигнул Брумзель. — Это теперь только по долгу службы…

Они спустились по длинной широкой лестнице, лавируя между толпами снующих туда-сюда посетителей. В сумрачных коридорах горели факелы, вдоль стен тянулись древесные корни, по сторонам то и дело встречались залы, сквозь окна которых внутрь попадал дневной свет. Потом Фридрих с Брумзелем оказались у очередной лестницы, ведущей в глубину дерева, и прошли мимо полутемной комнаты, которая сразу привлекла внимание Фридриха. Там, за шторой из деревянных бусин, сидели молчаливые существа, усердно потягивавшие дым из кальянов. Всё помещение было полно дыма и пара, как сауна. Фридриха насторожило, что курильщики не шевелятся и не разговаривают. Просто сидят, и все.

— Брумзель, — прошептал он, хватая спутника за крыло, — что это? Что с ними происходит?

— Они просто немного в ступоре, — отмахнулся Брумзель. — Вдыхают горячий вальмю. Еще один способ применения этой жидкости! Если ее выпить, клонит в сон, как ты помнишь. А если ею подышать, то не засыпаешь, а впадаешь в предрассветную кому.

Фридрих сразу догадался, что Брумзель имел в виду:

— В такое состояние, среднее между сном и явью, которое иногда бывает очень ранним утром? Часов около пяти?

— Именно. Многие говорят, что в таком состоянии в голову приходят лучшие мысли. А некоторые так крепко и здорово спят, что у них никогда предрассветной комы не бывает. Поэтому они помогают себе вальмю. Иногда это очень полезно: в пять часов утра часто видишь всё гораздо яснее. Днем в голове уже слишком много всего, чтобы думать без всяких помех. Единственная проблема — то, что некоторые курильщики вальмю в какой-то момент перестают переносить обычную повседневную путаницу в голове. Тогда они начинают курить вальмю непрерывно, сидят вот так, им в головы приходит множество гениальных идей, но использовать их они никак не могут, потому что постоянно вдыхают вальмю.

— У-у, ужас какой! — прошептал Фридрих. — А это не запрещено?

— Ну, если бы кто-то решил запретить вдыхать вальмю, ему пришлось бы запретить и предрассветную кому! Пойдем, нам нужно вниз, в бар. Там по вечерам интереснее всего.

Дорогу в бар найти оказалось совсем не трудно. Толпа текла именно туда, всё ниже в корни дерева. Солнечного света уже давно нигде не было видно. Коридоры становились все шире, по сторонам встречались всё новые комнаты для курения вальмю. Наконец Брумзель с Фридрихом оказались перед очень широкой лестницей. С левой ее стороны ступеньки были крошечные, но чем дальше в правую сторону, тем шире и выше становились ступени, так что каждый мог выбрать себе самое удобное место для спуска в соответствии с длиной шага.

Брумзель усмехнулся:

— Вот это называется комфортом! Абсолютно бесступенчатая плавность изменения высоты ступени!

— Каламбуры у тебя до самой левой ступеньки не дотягивают! — простонал Фридрих.

Они вошли в просторный зал. Потолок в нем вместо колонн поддерживали корни дерева. Сбоку располагалась сцена с потертым занавесом зеленого бархата. Всю длинную сторону зала занимала зеленая лакированная барная стойка. Так же, как и лестница, стойка с левой стороны была очень низкая (там сидели крошечные плодовые мушки и пальцекрылки), а при движении вправо постепенно повышалась (на противоположном конце расположились крупные бабочки-с о вки и мыши).

— Действительно, всё как в путеводителе говорилось! — изумленно сказал Фридрих Брумзелю, когда они через зал направлялись к стойке. — Здесь оригинально и красиво. В смысле, пока никого не выкидывают из окна и не окунают в деготь и перья. — Он облокотился на стойку и поскреб по ней ногтем, изучая качество зеленого лака.

— С чего это? Ты что, собираешься попытаться смыться, не заплатив? — послышался голос где-то над ним. Сначала Фридрих вообще не понял, кто с ним разговаривает, но потом поднял глаза и увидел палочника, полировавшего стаканы четырьмя из шести лапок.

— Нет, конечно, — ответил Фридрих, слишком удивленный, чтобы воспринять эти слова как шутку.

— Ну, тогда и бояться нечего, — палочник подмигнул, что показалось Фридриху совершенно неуместным. — Шеф, конечно, иногда кипятится, если ему нахамить, но вообще-то он абсолютно безобиден.