Лемони Сникет - Предпоследняя передряга

— Восемь!

Они подошли ещё ближе.

— Девять!

Дети сделали последний шаг и молча положили руки на гарпунное ружье, которое даже сквозь белые перчатки было холодное как лёд. Они попытались выдернуть оружие из рук Графа Олафа, но их первый опекун держал его крепко, и несколько долгих секунд и дети, и взрослый молча и неподвижно стояли вокруг ужасного оружия. Вайолет глядела на крюкообразный наконечник гарпуна, притиснутый к её груди. Клаус глядел прямо перед собой — на ярко-красный курок, который мог податься в любой момент, а Солнышко глядела в сверкающие глаза Олафа, пытаясь высмотреть хоть малейший проблеск благородства.

— А что мне делать? — спросил негодяй таким тихим голосом, что дети даже не знали, верно ли они расслышали его слова.

— Отдайте ружье, — сказала Вайолет. — Судьбе не угодно, чтобы вы совершили это злодеяние.

— Отдайте ружье, — сказал Клаус. — Судьбе не угодно, чтобы вы были негодяем.

— La Forza del Destino, — сказала Солнышко, и больше никто ничего не сказал. В вестибюле стало так тихо, что Бодлеры слышали, как Олаф набирает в грудь воздух, чтобы выкрикнуть слово «десять».

Но тут все внезапно услышали другой звук, а именно очень громкий кашель, — и в одно мгновение все изменилось, как часто бывает в этом жестоком мире. В одно мгновение можно зажечь спичку и запалить пожар, который унесёт бесчисленное множество жизней. В одно мгновение можно вынуть пирог из духовки и предложить десерт бесчисленному множеству гостей — если, конечно, пирог очень велик, а гости не очень голодны. В одно мгновение можно поменять несколько слов в стихотворении Роберта Фроста и посредством Гармонически-Поэтической Версификации передать сообщение союзникам, и в одно мгновение можно понять, где спрятан определённый предмет, и решить, пойти ли его раздобыть или пока оставить в тайнике, где его никогда не найдут и постепенно забудут о нем — все, кроме нескольких крайне начитанных и крайне отчаявшихся людей, о которых, в свою очередь, тоже все постепенно забудут, и так далее, и так далее, и так далее, и ещё несколько и так далее. Все это может произойти в одно мгновение, словно одно мгновение — это бездонная бочка, в которой надёжно, безопасно и аккуратно сокрыто множество животрепещущих тайн, например животрепещущие тайны отеля «Развязка» или громадного подводного каталога, спрятанного за его подёрнутым рябью отражением. Но в это конкретное мгновение бодлеровские сироты услышали кашель, не менее знакомый, чем громкий, и в это мгновение Граф Олаф повернул голову посмотреть, кто идёт, и поспешно сунул гарпунное ружье в руки Бодлерам, как только увидел человека в пижаме, сплошь расписанной изображениями денежных купюр, и с изумлённым выражением лица. В это мгновение Бодлеры вцепились в ружье, чувствуя его массивную мрачную тяжесть, и в это же мгновение ружье выскользнуло у них из рук и загремело, ударившись о зелёный деревянный пол, и в это мгновение они услышали «клац!» красного курка, и в это мгновение предпоследний гарпун со свистящим шелестом вылетел из ствола и, промчавшись по громадному вестибюлю под куполом, нашёл свою жертву — а здесь это выражение означает «Убил одного из находившихся в вестибюле».

— Что здесь происходит? — сурово спросил мистер По, поскольку судьбе было угодно, чтобы это не он погиб, пронзённый гарпуном, по крайней мере не в ту ночь со вторника на среду. — Мне в 174-м номере было прекрасно слышно, что здесь спорят. Так что же… — И в это мгновение он остановился и в ужасе уставился на троих сирот. — Бодлеры! — ахнул он.

И не он один ахнул. Вайолет тоже ахнула, и Клаус ахнул, и Солнышко ахнула, и судья Штраус и Джером Скволор ахнули, и Хьюго, Колетт и Кевин — которые привыкли к жестокости ещё во время работы на карнавале и в качестве подручных негодяя — ахнули, и Кармелита Спатс ахнула, и Эсме Скволор ахнула, и даже Граф Олаф ахнул, хотя негодяи обычно не ахают, разве что раскрыв животрепещущую тайну или от очень сильной боли. Но громче всех ахнул Дьюи Денуман — громче даже, чем двойное «Не так!», которое разнеслось по отелю, когда часы пробили два. «Не так! Не так!» — прогремели часы, но все Бодлеры услышали полное боли, задыхающееся «ах!», и Дьюи начал пятиться к выходу, прижав одну руку к груди, а другой схватившись за хвост гарпуна, торчавшего из его тела под странным углом, словно коктейльная соломинка или отражение тощей руки Дьюи.

— Дьюи! — закричала Вайолет.

— Дьюи! — закричал Клаус.