Виктор Хохлов - Тайна малиновой воды

Дочка моя Любаша заболела: воспаление легких. Увезли ее в больницу и остались мы дома втроем: Любашина мама, трехлетний Сережка да я.

Скучно без Любаши. Сережка вдруг раскапризничался без причины. Мама все спрашивала, какая его муха укусила.

Тогда я сказал:

— При чем тут муха? По-моему, он просто-напросто конфетами объелся и у него болит живот. Не надо было оставлять на столе конфеты.

Мама рассердилась.

— У тебя привычка заступаться за капризуль.

И вообще... у нормальных детей от конфет болят зубы, а не животы.

Короче говоря, в больницу я поехал один.

Когда вошел, в палату, Любаша, закутавшись в одеяло, сидела на койке возле тумбочки и пила чай. Вид у нее был грустный-грустный.

— Любаша! — позвал я.

Она повернула голову и просияла. Но тут же глаза ее наполнились слезами.

— А мама?

— Да понимаешь ли, — начал объяснять я, выкладывая на тумбочку гостинцы, — что-то Сереже сегодня нездоровится. Пришлось им обоим дома остаться.

— Ну вот, всегда у вас так, — сказала Любаша.

А потом мы болтали, наверное, целый час, Я рассказывал обо всем: о маме, о Сережке, о своей работе, о соседской собаке... И вдруг Любаша спросила:

— А как ведут себя мои игрушки?

— Молодцом! — бодро ответил я. — Сидят тихо, не капризничают...

— Тебя же серьезно спрашивают, — обиделась Любаша.

Вот так штука! Признаться, я не догадался поговорить с игрушками и потому не знал, о чем рассказывать. Игрушек у Любаши много. Одни в картонной коробке лежат вповалку, другие — любимчики — на детском столике чинно расставлены. Как их посадили, так и сидят.

— Ну, пап!—нетерпеливо напомнила дочь.— Про Мишука расскажи, про Бублика, про Клёпу, про Таню, про Врунчика, про всех...

Полгода назад мой старый товарищ, капитан дальнего плавания, привез из-за границы большую коробку. Когда мы ее открыли, Любаша так и запрыгала от радости. Там лежали игрушечные зверята: черный медвежонок с умными коричневыми глазами, рыжий вислоухий пес, забавный зайчишка и серый котенок с длинным хвостом. А кроме них была еще кукла в нарядном розовом платье.

У каждой игрушки на шее маленькая медаль с именем. Но имена такие мудреные, что Любаша тут же заменила их своими, и кукла стала Таней, медвежонок — Мишуком, собака — Бубликом, котенок — Врунчиком, а смешной, простоватый зайчишка — Клёпой.

Я попытался представить себе самочувствие плюшевой собаки и неуверенно сказал:

— Бублик без тебя совсем заленился, спит целыми сутками. Даже лаять не хочет. За все это время я ни разу его голоса не слыхал.

— У игрушечных собак голоса не бывает, — пояснила Любаша.

Я понял, что сплоховал, и окончательно запутался.

— Ты, папка, лучше напиши мне про них. Ладно? Узнай все как следует и напиши. Ну, пожалуйста!

— Хорошо. Обязательно напишу, — пообещал я. — Сегодня же вечером, как только разберусь с ними, так сразу и сяду писать.

— Ты мне каждый день пиши. Ладно, папочка? Когда я уходил, она улыбалась. Я тоже улыбался и совсем не предполагал, какие необыкновенные события меня ожидают. Такие, что, как говорится, ни в сказке сказать, ни пером описать.

Описывать все же пришлось. Во всех подробностях, как было обещано. И письмо получилось длинное-предлинное, с продолжениями. Наверное, таких длиннющих писем никто в жизни не писал. Я посылал его Любаше частями, и этих продолжений хватило на все время, пока она болела.

Как только мама с Сережкой легли спать, я отправился в Любашину комнату. Вошел и сразу понял: в мое отсутствие там что-то произошло. Кукла Таня, которая всегда сидела за маленьким столиком, валялась на полу. Лицо ее было печально. Мне даже показалось — на щеке у нее сверкнула слеза.

Я поднял куклу, усадил на место и строго посмотрел на зверей. Молчат как ни в чем не бывало. Только Бублик шевельнул своими лопоухими ушами.

Ах, шельмец! Значит, не спит, притворяется. Ну, погоди! Так-то и мы умеем.

Лег я на диван, прикрыл глаза и для большей убедительности захрапел.

Сначала в комнате было тихо. Но вот что-то стукнуло. Глядь, это Бублик вскочил. На все четыре лапы. Я от удивления чуть с дивана не упал. А еще больше удивился, когда услышал голос Бублика., Верь — не верь, он говорил человеческие слова! Голос довольно приятный, только чуть грубоватый.