Валентина Чаплина: Удивительное происшествие

— Лё-ов! Лё-ов! — несется из крапивы.

Ещё Рыбалыч услышит. Вот привязался не вовремя. Что ему надо, Поплавку? Лёвка подползает к крапиве.

— Есть очки?

— Есть. А всё равно не достать. Он сам газету за столом читает.

— А на стол смотрит?

— Да нет, говорю читает.

— Достанем очки. Лезь ко мне. Я придумал.

И что мог придумать бояка, тихоня Стёпа? Лёвка посмотрел на крапивьи джунгли, вздохнул и ка-ак боднёт её Стрекачество. Через крапиву надо лезть напролом, тогда она сама пугается и поджимает лапки. А когда чувствует, что её боятся, тут берегись! Жиганёт сильней обычного!

— Ну что придумал?

А Поплавок, оказывается, дело придумал. Из сухой ветки удилище смастерил, привязал к нему леску, а на конце её крючок укрепил. Теперь нужно засесть в сиреневом кусте и тихонько с Рыбалычева стола очки выудить.

…Иван Павлович спокойно дочитывал статью «Вам — молодые!». Вдруг на столе что-то зашуршало. Старик выглянул из-за газетного листа и… замер от удивления. Направляясь к окошку, по столу ехали тёмные очки. Да, да, ехали. Одни. Сами. Вот они, слегка подпрыгнув, перебрались на подоконник, вот уже у самого края подоконника. Потом… потом рывком поднялись в воздух, смешно взмахнули своими оглобельками и, перевернувшись через голову, плюхнулись за окно в огород.

Рыбалыч был до того удивлён, что даже не догадался снять с носа не чёрные, а обыкновенные очки. А это были те очки, в которых он хорошо видел только тогда, когда читал. Если же он поднимал голову и смотрел через эти очки на окружающие предметы, то видел гораздо хуже, чем без них. Вот поэтому-то он сейчас и не разглядел лески, удилища и крючка. Он мутно увидел только то, что его родные тёмные очки ожили и почему-то удрали от него в огород. За что? Разве он жестоко с ними обращался? Разве им плохо было у него жить? Разве не вытирал он их мягкой фланелевой тряпочкой, красной в белый горошек?

Это было и обидно и неожиданно. Пока Рыбалыч отодвигал от окна стол, чтобы подойти к подоконнику, поглядеть, что делают его очки в огороде, сиреневые кусты подозрительно зашевелились, что-то зашуршало и… всё смолкло.

Когда Рыбалыч выглянул в окно, никаких тёмных очков он нигде не увидел. В огороде всё было тихо, спокойно, если не считать того, что у забора почему-то шевелились крапивьи верхушки. Коты, что ли, там дерутся? Или Лёвкин пёс Пылесос? Его, конечно, звали и как-то по-собачьему, то ли Шарик, то ли Полкан, то ли Тарзан, Рыбалыч не помнит, но у этого пса была такая длинная шерсть и столько в ней пыли, что, казалось, будто он ходит и специально вбирает в себя пыль. Вот его и прозвали Пылесосом. Он привык и прекрасно отзывался на прозвище.

В недоумении отошёл Рыбалыч от подоконника и придвинул к нему стол. Вдруг неизвестно откуда влетел в окне бумажный голубок и, припадая на левое крыло, ткнулся носом в лежащую газету. Лететь ему было трудно, потому что сделали его из бумаги, жившей, вероятно, в чьём-то кармане и порядком измятой.

На голубке краснели какие-то буквы. Рыбалыч с интересом взял бумажную птичку и, распрямив её, прочитал: «Дорогой Рыбал» (но это неоконченное слово «Рыбал» было зачёркнуто тремя красными карандашными полосами, а дальше написано) «Иван Павлович! Группа неизвестных разведчиков похитила у Вас чёрные очки. Не ищите их. Это бесполезно. Они в надёжных руках и будут Вам доставлены на стол после выполнения одного очень важного дела». И подпись: «Группа неизвестных разведчиков». А ещё ниже стояло: «Вот честное пионерское вернём».

Видимо, у группы неизвестных разведчиков эти два слова «честное пионерское» были чем-то вроде клятвы.

Рыбалыч прочитал голубка, пожал плечами, при-и-исталь-но поглядел в огород, то ли улыбнулся, то ли ухмыльнулся, то ли ещё что-то выразил на лице, понятное только ему самому, и сел дочитывать статью «Вам — молодые!».

Лёвка с очками на мяче, букетом сорняков перед бывшим носом вбежал во двор, схватил из коляски Алки-кричалки неначатую бутылку манной каши, на бегу сдёрнул с верёвки мокрое мохнатое полотенце в полоску, а вместе с ним какую-то косынку и кубарем покатился в огородную крапиву. За его спиной сейчас же раздался знакомый голосочек сестрицы.

— На, держи! — Лёвка протянул бутылку Лиде.

Та схватила её обеими руками и… сейчас же отвернулась от мальчишек. Они услышали, как она сладко причмокивает.

— А вообще-то, манная каша — еда! — вздохнул Поплавок, — с ней жить можно. Не то, что без ничего.