Дина Сабитова: Цирк в шкатулке

В продолжение его речи начальник полиции слегка побагровел.

Шутка, значит? То есть вы осознанно ввели представителя закона в заблуждение? Так-так!

Начальник полиции захлопнул блокнот и направился к выходу. На пороге он обернулся и строго сказал:

— Мы еще вернемся к этому разговору. И я проверю у вас уплату налогов на всех животных, счастливчики они или неудачники. А также выясню, не истязают ли тут у вас подопечных. Ишь ты: глаз выбит, нога сломана, а им смешно, видите ли…

Директор понял, что представление стремительно проваливается и исправить положение можно только благодаря выдумке Аделаиды.

Уважаемая публика! Вы не поняли! Это была шутка! Это шутка, потому что я сегодня — вот кто!

И директор повернулся к публике спиной.

Несколько секунд присутствующие пытались разобрать Аделаидин почерк. Сами понимаете, если писать копытом, то результат довольно-таки далек от высот каллиграфии.

Тот же детский голос с верхнего ряда спросил:

— Мам, что там написано?

— А я тебе давно говорю: пора уже учиться читать, — раздался в ответ назидательный женский голос. — Там написано: «клоун».

— Этот странный дяденька — клоун?

— Да-да, деточка! — обрадовался директор. — Я клоун! Я затейник!

И, чтобы закрепить успех, директор подошел к краю арены и сказал застенчиво:

— У-тю-тю…

— Ты какой-то ненастоящий клоун! — звонко откликнулся ребенок с верхнего ряда.

«Но я же все делаю почти как настоящий», — подумал директор. Однако не успел он ничего произнести, как за его спиной раздалась музыка, занавес распахнулся и на арену выбежала мадам Казимира с Китценькой. Собачка сделала пируэт, Казимира, которая торопилась выручить директора и спасти положение, воскликнула «оп!», и зал, позабыв о фиаско ненастоящего клоуна, взорвался аплодисментами.

Директор, пока внимание переключилось на собачку, поспешил скрыться за занавесом.

Там его ждала вся труппа.

— Ничего, не так уж и плохо получилось, — наперебой начали утешать его все. Но директор только горестно махнул рукой и, не говоря ни слова, быстро пошел по коридору.

— А если бы я не написала у него на спине «клоун», было бы еще хуже, — заметила ему вслед Аделаида.

— Безобразие, форменное безобразие, — отчеканила госпожа Гертруда, поблескивая аккуратными очками. — Я буду жаловаться в отдел народного образования и детского призрения нашего муниципалитета. Да, и в отдел культуры. Надо понимать, на что именно тратятся городские деньги.

Прошу извинить меня, сударыня, но я, право, не совсем понимаю, при чем тут… общественные фонды, так сказать? Я готов вернуть вам деньги за билеты, разумеется, но жаловаться в муниципалитет… — Господин директор стоял перед щуплой сердитой дамой и нервно комкал в руках носовой платок со следами ярко-красного грима.

— Непременно в муниципалитет! Мне доверено воспитание этих детей, и муниципалитет платит за то, чтобы они получали все самое-пресамое наилучшее в сфере духовного развития. Всем известно, что театр — это опера и балет, концерт — это скрипка, рояль и виолончель, цирк — это лошади, собачки и клоуны. Клоуны, слышите? А не это жалкое и непрофессиональное фиглярство, которое вы пытались всучить зрителям! Идемте, дети!

И госпожа Гертруда, круто повернувшись на каблуках, направилась к выходу.

А за ней парами шли шестеро детей — две девочки и четыре мальчика.

Марик шагал в третьей паре, держа за руку конопатую Линду.

Линда сосала ярко-зеленый леденец на палочке, вытаскивая его на ходу изо рта и озабоченно осматривая — много ли еще осталось до конца. Она, кажется, уже успела позабыть и о цирке, и о клоунах.

Но Марик шел потрясенный. Пару раз он пытался оглянуться на цирковой шатер, сбивался с шага, и тогда конопатая Линда дергала его за руку и шипела невнятно (ей мешал леденец во рту): «Иди быштрей, пока Гертруда не увидела!»

За те девять с лишним, почти уже десять лет, что Марик жил на свете (а может быть, и десять с половиной, это доподлинно никому не известно), он впервые побывал в таком волшебном месте.

Мальчик даже не предполагал, что такие места существуют. Ведь все прочие места, куда водила своих воспитанников Гертруда, были самые неволшебные.

Например, клепальная фабрика, куда они ходили на экскурсию на прошлой неделе. Там были серые стены, стояли большие железные штуковины, с одной стороны в них заползала железная полоса, а с другой сыпались в подставленный ящик маленькие круглые заклепки. Они были все одинаковые — тысячи, миллионы совершенно одинаковых заклепок. И госпожа Гертруда спросила воспитанников, перекрикивая грохот больших железных штуковин: «Разве это не прекрасно, дети? Эта мистерия производства, торжество индустриализации, стандарта и порядка — разве она не великолепна?» Хорошо еще, шум был такой, что ответа от детей не потребовалось. А когда они вернулись домой, то Гертруда дала Марику задание: решить десять задач, самолично сочиненных ею под впечатлением от посещения клепальной фабрики. Первая задача, самая легкая, была про тонну железа, и Марик должен был вычислить, сколько миллионов заклепок из нее получится, если каждая заклепка весит два грамма, а на отходы идет примерно двадцать целых и три десятых процента исходного сырья. Пока Марик добрался до десятой задачи, в которой вычислялся радиус заклепки, он успел возненавидеть даже само воспоминание о посещении фабрики.