Игорь Малышев - Лис

Мухомор умолк и подвел итог сказанному.

— Ты больше так не делай. Никогда ведь не знаешь, отчего твои земляные собаки проснутся.

Земляные собаки появлялись в лесу очень редко. Никто из лесного народца сам не умирал, просто в определенный час из земли вылезали псы, и начиналась охота. Говорили, что у каждого есть свои собаки, они спят и ждут своего часа. А когда он наступает, они выходят и утаскивают своего хозяина под землю, как верные друзья отводят домой загулявшего товарища. Когда приходит такой момент, никто не знал, но известно было, что излишнее любопытство — верный способ скрыться под корнями деревьев. Некоторые вещи лесной народ знать не должен. Все на секунду притихли от страшного напоминания и вздрогнули, когда Лис радостно заголосил в высокое звездное небо над головой.

— А-а-а-а, — крик полетел к звездам и, отразившись от них, вернулся эхом к веселящемуся бесу и его друзьям. Лис бросился на Коростеля, зацепил кота-Мухомора, и они сплелись в клубок из кожи, шерсти и перьев. Клубок катался, хохоча и мяукая, меж деревьев, временами стукаясь о них так, что сверху сыпались сухие ветки. Потом он исчез в темноте, за кругом света костра. Священник улыбнулся в густую бороду, подкинул в огонь дров. Издалека еще долго доносился отчаянно веселый крик Лиса, отражающийся от высокого купола неба.

— А-а-а-а…

Времена года сменялись, догоняя друг друга и тут же забывая об этом. Лис гонял где-то по лесным перепутьям до тяжкой вечерней одури, когда он валился под дерево и засыпал, обняв ствол, словно лучшего друга. Священник старел, но дряхлость не спешила вцепиться в него своими когтями, высасывая силы, и будто в насмешку оставляя мелкие крохи жизни. Каждое утро старик, усадив на плечо Ветра, шел бродить по лесу. Если дело было летом, по пути он собирал травы, ягоды, грибы и коренья или сухой хворост для печи, если была зима. Шапки он не носил, ее заменяла копна густых волос с проседью. На нем была все та же старая ряса, оставшаяся от жизни с людьми. От долгой носки во многих местах она прохудилась, и он заштопал прорехи тем, что было под рукой — рыбьей кожей, заячьим мехом, широкими перьями птиц. Он ходил все так же опираясь на тяжелый посох, которым было так удобно сбивать яблоки и ходить через снега и болота.

Однажды, на излете зимы, в феврале, он отправился в дальний осинник. Хотел проверить оставленные несколько дней назад силки на зайцев. В дороге он немного замешкался, и возвращаться домой пришлось уже затемно. Он шел, стараясь выбирать места, где снег был не таким глубоким, но все равно время от времени проваливался чуть не по грудь. Стояла февральская оттепель. По прозрачному небу, не замутненному облаками, золотыми пчелами расселись звезды. Воздух был звонок. Казалось, стукни по дереву, и оно зазвенит ледяным колокольцем. Священник шел тяжело, ряса намокла, к тому же мешались тушки зайцев, привязанные у пояса. Добыча была тощей, к концу зимы зайцы сильно оголодали. Когда человек проваливался глубоко в снег, то крючком посоха он цеплялся за ветки ближайшего дерева и сам себя вытаскивал. Путь был неблизким. Он уже порядочно устал, как вдруг сумрак вокруг него задвигался и стал походить на звездное небо. «Волки!» — екнуло сердце. Раньше священник никогда не видел волков так близко. Когда он жил с людьми, до него доходили слухи, что где-то серые зарезали овцу, где-то съели собак. Но такое бывало нечасто, только в голодные зимы, когда бескормица выгоняла хищников из лесу и заставляла искать пропитания у человеческих жилищ. В лесу он часто слышал их вой, но так близко, как сейчас, в двадцати шагах, никогда не видел. Они бесшумно ходили вокруг него на мягких лапах, молчали и лишь сверкали желтыми яблоками глаз. Волки не завыли, когда нашли его след, иначе он услышал бы их издали и успел залезть на дерево. Человек испугался, но виду не подал, не стал растрачивать драгоценное время на ненужную суету или каменную оторопь. Годы жизни в лесу приучили его действовать быстро и ясно. Он выбрал место у толстого дерева, где было меньше снега, попрочнее утвердился на ногах, прижался спиной к стволу и стал ждать, что будут делать волки. Заячьи тушки он положил рядом, чтоб не мешались. Волкам отдавать не стал, знал, что это только раздразнит их. А серые, казалось, и не замечали его. Они медленно ходили неподалеку, иногда огрызаясь друг на друга. Они прохаживались, сужая круги, пока не оказались совсем близко. Священник тряхнул дубиной и чуть двинул ногой, пробуя прочность снега. Волки не спешили, казалось, они так и не заметили его. Так продолжалось некоторое время, пока один, наверное самый молодой и нетерпеливый, не бросился на человека. Тот ждал этого и, коротко замахнувшись, ударил нападавшего хищника. Волка отбросило в сторону. Он попытался встать, но лапы его не держали. Он упал, из пасти и ушей его потекла кровь. Другие, хотя и были голодны, своего есть не стали. Следующий бросок поп едва не прозевал, но все же в последний момент успел увернуться. Упавшего рядом волка он ударил со всей силы по хребту. Серый дернулся, пытаясь избежать удара, но тот достал его. Раздался треск, как от сломанной ветки, волка вдавило в снег, он выгнулся дугой, засипел, и глаза его медленно потухли. Остальные хищники подались назад в тень. Там они остановились, неподвижно глядя на священника. Все вокруг затихло. Человеку стало страшно. Все было гораздо проще, когда они нападали. Сейчас он не знал, чего ждать, и это пугало его. По тишине прокатился вой. Волки завыли в высокое небо. Сильные и гордые животные оплакивали своих братьев. Они прощались с ними, желали удачи в этих безбрежных синих просторах, куда унеслись их души. Они начинали новое бесконечное странствие друг без друга. Они пели о том, что все так и должно быть. Жизнь продолжается, красивая и вечная. Победил сильнейший, победила жизнь.