Туве Янссон - Весенняя песня

— Я знаю, что ты знаешь все, — болтал маленький зверек, придвигаясь еще ближе. — Я знаю, что ты все видел. Все, что ты говоришь, — правильно, и я всегда буду стараться быть таким же вольным, как ты. А теперь тебе надо домой, в Долину Муми-троллей, — отдохнуть, встретиться со знакомыми… Еж говорил, что когда Муми-тролль пробуждается от зимней спячки, он тотчас начинает тосковать по тебе… Ну разве не чудесно, когда кто-то тоскует по тебе и ждет, и ждет тебя?

— Я вернусь когда надо! — пылко воскликнул Снусмумрик. — А может, и вообще не вернусь! Может, я пойду совсем в другую сторону.

— О! Тогда он, верно, очень огорчится, — сказал Малютка.

В тепле он начал просыхать, и шубка его спереди оказалась мягкой и светло-бурой. Снова указав на рюкзак, он осторожно спросил:

— Может, ты… Так много путешествовал…

— Нет, — возразил Снусмумрик. — Не сейчас.

И горестно подумал: «Почему они никогда не оставляют меня в покое… Меня и мои путешествия? Неужели им не понять, что я все растеряю, если буду все время о них рассказывать. Потом все исчезнет из памяти. И когда я попытаюсь вспомнить, как все было, я вспомню только свой собственный рассказ».

Довольно долго стояла тишина, и снова закричала ночная птица.

Но вот Малютка поднялся и тихим голосом сказал:

— Да, тогда я, пожалуй, пойду домой. Привет!

— Привет, привет! — ответил Снусмумрик и вдруг пошел на попятную: — Послушай-ка! Вообще-то… Насчет имени, которое нужно тебе дать. Тебя можно бы назвать Ти-ти-уу! Ти-ти-уу, понимаешь, имя с веселым началом и долгим печальным «уу» на конце.

Зверек смотрел на Снусмумрика, и глазенки его отливали желтизной при свете огня. Он обдумывал свое имя, смаковал его, прислушивался к нему, вживался в него и в конце концов, подняв мордочку к небу, тихо провыл свое собственное новое имя так зачарованно и печально, что у Снусмумрика забегали по спине мурашки.

Затем в вересковых зарослях мелькнул коричневый хвостик — и все стихло.

— Чепуха какая-то, — сказал Снусмумрик и пнул ногой костер.

Вытряхнув пепел из трубки, он поднялся и закричал:

— Эй! Вернись!

Но лес молчал.

— Ну ладно, — произнес Снусмумрик. — Нельзя же вечно быть любезным и обходительным. Не успеваешь, просто не успеваешь… Да и у Малютки теперь есть собственное имя, вот так.

Он снова уселся, прислушиваясь к журчанию ручья, к тишине, и стал ждать свою мелодию. Но она не являлась. Он сразу же догадался, что она умчалась так далеко, что ему ее никак не поймать. Быть может, больше никогда… Единственное, что засело у него в голове, был оживленный и робкий голосок Малютки, который все болтал, болтал и болтал без конца.

— Таким надо сидеть дома со своими мамочками, — сердито сказал Снусмумрик и, бросившись на ельник, улегся на спину.

Немного погодя он уселся и снова начал звать Малютку, и долго вслушивался в лесную чащу, а потом натянул шляпу на нос, чтобы заснуть.

На следующее утро Снусмумрик двинулся дальше. Он устал, настроение у него было прескверное, и он бежал рысью на север, не глядя по сторонам, а в голове, под шляпой, у него не было даже самого крохотного начала мелодии.

Он не мог думать ни о чем, кроме этого Малютки. Он вспоминал каждое его слово и все свои собственные слова и без конца перебирал их в памяти, пока не почувствовал себя совсем худо. Он так устал, что вынужден был сесть.

«Что это со мной? — сердито подумал смущенный Снусмумрик. — Такого со мной никогда прежде не бывало. Должно быть, я болен».

Он встал и медленно пошел дальше и снова начал перебирать в уме все слова, которые произнес Малютка, и все, что ответил он сам.

Под конец ему стало вовсе невмоготу. Ближе к полудню Снусмумрик надумал вернуться и двинулся в обратный путь.

Немного погодя он почувствовал себя лучше. Он шел все быстрее и быстрее, он спотыкался и почти бежал. Короткие песенки летали у самых его ушей, но у него не было времени их ловить. Вечером он снова очутился в березовой роще и начал звать:

— Ти-ти-уу! Ти-ти-уу!

И ночные птицы, пробудившись, отвечали: «Ти-ти-уу, ти-ти-уу», но Малютка не ответил ни слова.

Снусмумрик исходил рощу вдоль и поперек, он искал и кричал, пока не спустились сумерки. Молодой месяц взошел над прогалиной в лесу. Снусмумрик стоял и смотрел на него и совсем впал в отчаяние.