Шалва Амонашвили - Амон-Ра

Потом во тьме под камнями, под собой, Анна увидела, как все тело Амон-Pa начало светиться голубым, фиолетовым, цвета утреннего неба огнем. Снаружи камни с грохотом разбивались о камни, там кипели злоба, зависть и ненависть. А под стоявшей на четвереньках Анной лежал Амон-Pa так же, как лежит ребенок в утробе матери перед рождением, и лучился голубым огнем, горел в нем, становился пеплом, но лицо его выражало высшее блаженство. "Амон-Pa, сынок, Амон-Ра", — шептала Анна с благоговением. Но Амон-Pa не говорил больше ничего, излучал огонь и горел в нем. Только закрытые как ракушки кисти рук оставались нетронутыми огнем. Внутри сидел птенчик и время от времени пищал…

Катились слезы по щекам Анны, но слезы эти не были слезами сожаления, горя, отчаяния. Слезы ее благословляли чудо-мальчика, его небесный путь; слезы эти, как кристалл чистых чувств несказуемой любви, тоже вливались в единый поток видимого только двоим огненного пути от Земли в Бесконечность.

Анна приподнялась, хотела встать на колени. Вдруг она заметила медальон восходящего Солнца на своей шее. "Он меня спас, он спас мою семью", — подумала она, поднесла его к губам и поцеловала. И только теперь увидела она на медальоне образ прекрасной женщины. Это Мара, которая родила мальчика для земной жизни. А Анна? Может быть, Анна стала последней опорой для жизни вечной?

Люди привстали с колен.

Но не спешил привстать Юстиниан.

Он притронулся к плечу Иакова, который тоже не спешил встать.

Иаков обернулся.

— Иаков, прошу тебя, скажи мне, кто этот неизвестный архитектор, чтобы заказать ему проект величественного храма. Мы его построим на этом месте в знак утверждения Новой Религии! Иаков ответил спокойно:

— Господин, неизвестный архитектор стоит недалеко от вас, и проект Храма тоже готов! — и он указал на тринадцатилетнего мальчика, своего "слугу". Тот стоял на коленях спиной к Юстиниану и созерцал небо.

— Он?! — удивился Юстиниан, — этот ребенок?!

— Да, господин, он создал проект вашего дворца, он же руководит строительством через меня!

Юстиниан дотронулся рукой до плеча мальчика.

Тот вздрогнул от неожиданности и обернулся. Юстиниан улыбнулся ему.

— Оставайся неизвестным, — сказал он мальчику, — зато дела твои будут известны!..

Люди направились к стройке. Петра они везли на носилках. Рядом шли Анна и сыновья.

Люди шли и уносили в себе собственную ношу — это было чувство, вызванное видением Истины. И так как никто не мог вместить в себя полную Истину, каждый уносил столько, сколько могли вмещать его сердце и душа.

У кого было больше Истины, у кого — меньше?

Кто уносил с собой больше света — отец или сын?

Шли люди со своими частицами Истины, и потому каждому было суждено стать источником тысяч легенд и сказок о маленьком мальчике, который уберег жизнь птенца, а сам превратился в огненную тропинку в Вечность.

На месте чуда остались двое: Филипп и Иорам. Иорам наклонился и рукой погладил ту пядь земли, где только что горело фиолетовое пламя, чтобы обнаружить хотя бы пепел тела Амон-Pa. Пепла на земле не было, но рука его задела плоский камень. Он взял его и стал рассматривать. На нем бледно светились линии и знаки. "Камень-письмо Амон-Ра", — подумал он. Еще один миг, и на камне стерлось все, без следа. "Вознесся! — промелькнуло в голове мальчика. Он бережно положил камень на свое место, — пригодится для строительства храма!"

— Нам с тобой надо идти в пещеры Философа. Там Саломея, Бунгло. Там у нас с тобой дела. Амон-Ра поручил мне заботиться о тебе! — сказал Иорам и обернулся к Филиппу.

— Значит, ты мой учитель? — у Филиппа загорелись глаза.

Они поднялись и вышли на дорогу.

Но за ними остались еще двое — две птицы.

Они, эти двое, сидели на верхушке большого старого дерева и вслед уходящим мальчикам наполняли пространство песней о той части Истины, которую сегодня они вместили в себя.

И песня их была Великая.