Филип Пулман - Часовой механизм, или Всё заведено

Гретель поднялась на четыре лестничных марша, один темнее и уже другого, и наконец оказалась у крохотной каморки, из-под двери которой выбивалась полоска света. Она постучала, и нервный голос ответил:

— Кто там? Чего надо?

— Это Гретель, герр Фриц. Из таверны! Мне нужно с вами поговорить!

— Входи, если ты одна…

Гретель отворила дверь и при свете закопчённой лампы увидела Фрица, который пачку за пачкой засовывал бумаги в кожаный саквояж, и без того распухший от одежды и книг. На столе стояла бутылка сливовицы. Фриц давно к ней прикладывался, что было видно по его лицу: глаза лихорадочно горят, щёки пылают, волосы растрёпаны.

— Что такое? — спросил он. — Чего тебе нужно?

— История, что ты рассказывал сегодня… — начала было Гретель, но молодой человек не дал ей закончить фразу, закрыл руками уши и неистово затряс головой:

— Не говори мне о ней! Лучше бы я никогда её не начинал! Лучше бы я вообще никогда в жизни ничего не сочинял!

— Но ты должен меня выслушать! — настаивала Гретель. — Может случиться что-то ужасное, и я не знаю, что именно, потому что ты не дописал свой рассказ!

— Откуда ты знаешь, что не дописал?

Девочка протянула Фрицу найденный листок бумаги. Он застонал и спрятал лицо в ладонях.

— Стонами делу не поможешь, — продолжала Гретель. — Ты должен закончить свою историю правильно. Что случится дальше?

— Я не знаю! — вскричал он. — Первую часть я увидел во сне. Она была такая необычная и ужасная, что я не смог удержаться и записал её, а потом выдал за свою… Но я даже подумать не могу о продолжении!

— Как же ты хотел поступить, дойдя до этого места?

— Придумать конец, разумеется! — ответил Фриц. — Я и прежде так поступал. Я часто так делаю. Люблю рисковать, понимаешь? Начинаю рассказывать историю, не имея понятия, что случится в конце, и, добравшись до него, на ходу выдумываю финал. Иногда получается даже лучше, чем когда история написана от начала до конца. Я был уверен, что и с этой справлюсь. Но когда дверь открылась и вошёл старик, меня охватила паника… О, лучше бы я её не начинал! Никогда больше не стану сочинять истории!

— И всё-таки ты должен рассказать окончание этой истории, — настаивала Гретель, — иначе случится что-нибудь ужасное. Ты должен это сделать.

— Я не могу!

— Ты должен!

— Я не сумею.

— Тебе придётся это сделать!

— Это невозможно, — метался Фриц. — Я больше не могу ею управлять. Я завёл её, как часы, она пошла и должна закончиться сама собой. Я умываю руки. Я уезжаю!

— Ты не можешь уехать! Куда ты собрался?

— Всё равно куда! Берлин, Вена, Прага — чем дальше, тем лучше!

Он налил себе ещё стакан сливовицы и проглотил её одним махом.

Гретель тяжело вздохнула и пошла прочь.

Пока девочка нащупывала тёмные ступени на постоялом дворе, где жил Фриц, Карл вернулся в таверну. Он отнёс маленького Флориана на часовую башню и привязал его к раме, не обращая внимания на слабое сопротивление принца и музыкальные мольбы о милосердии. Когда настанет утро, бесподобное творение Карла должно быть выставлено на всеобщее обозрение. И все станут поздравлять Карла, герр Рингельманн вручит ему свидетельство о получении профессии, и его примут в кружок часовых дел мастеров. А потом он вместе с сэром Айронсоулом уедет из города в большой мир и будет следовать своим путем, на котором его ожидают власть и богатство!

Но когда он открыл дверь таверны, чтобы забрать маленького рыцаря и спрятать его у себя в комнате, его сковал ужас. Он застыл на пороге, боясь и не имея воли войти. И снова он не обратил внимания на кошку Путци, которая спрыгнула с окна, увидев открытую дверь. Не стоит быть суеверными по отношению к кошкам, но они наши друзья, и их нельзя не замечать. Было бы лучше, если бы Карл вежливо позволил старой кошке потереться головой о его пальцы, но Карл был слишком заведён, чтобы помнить о вежливости. Поэтому он не заметил, как кошка за ним по пятам пробралась в дом.

Наконец Карл собрался с духом и вошёл. Как тихо было в таверне! И как веяло злом от фигуры под холстиной! А кончик его меча — как ужасно он остёр! Так остёр, что уже проколол холст и поблёскивает в свете лампы…

Угли, догоравшие в печи, бросали неяркий алый отблеск на пол, что заставило Карла нервно вздрогнуть. Красный отсвет навёл его на мысль о вечном пламени преисподней и чёрте. Он даже вспотел и вытер лоб.