Альберт Иванов - Всемирные следопыты Хома и Суслик

— Но Его же не видно!

— Как — не видно? — всплеснул лапами Хома. — Да ты выйди и оглянись вокруг. А земля, вода, деревья и воздух — откуда взялись?

— Но Его-то не видно, — снова заметил Суслик.

— Погоди, ты разве никогда не заходил ко мне поболтать ночью? — терпеливо спросил Хома.

— Заходил. И сразу уходил. Если ты спал.

— И ты меня видел?

— Не видел. Темно…

— А чувствовал, что я дома?

— Конечно.

— А как ты узнавал? — допытывался Хома.

— Ты дышал.

— А бывало так, что и дыхания моего не слышал?

— Бывало, — кивнул Суслик. — Сверчок заглушал.

— А без сверчка?

— Тоже, — растерялся лучший друг. — Странно. Помнится, вхожу, темно, не слышно ничего. А все равно чувствую — здесь ты. Когда тебя нет, нора будто и не та. Пустая, что ли.

— Вот! Не видно, не слышно, а ты все равно чувствуешь. А теперь широко подумай, с размахом. У меня — всего-то нора, а у Него — весь мир! И это так же чувствуется. Только настройся и сразу поймешь: Его неслышное дыхание повсюду, — проникновенно сказал Хома. — Во всем!

— Теперь понял, — притих лучший друг. — Повторить сможешь? — встрепенулся он.

— Нет, — покачал головою Хома. — А вот другое скажу. Как Он о тебе, дурашке, заботится!.. Живи и не скули. Радуйся.

— Говоришь, обо мне заботятся? А Лиса у меня шерсти клок выдрала. Хороша забота!

— Глядите на него! — поразился Хома. — Вновь уцелел, ни разу его не съели, а еще и жалуется!

— Я не жалуюсь, — спохватился Суслик. — Я просто так.

— Если б тебе, хоть иногда, не доставалось от Лисы, ты бы вконец обнаглел и обленился, — убежденно произнес Хома.

Суслик вновь глубоко задумался. И затем вздохнул.

— Ты прав, пожалуй.

Глубокие мысли ему трудно давались. Очень.

— И как ты до всего этого додумался? — с уважением взглянул он на Хому.

— Много думал…

Они умолкли.

За входом в нору слабо посвистывал ветерок. Солнечные зайчики мельтешили на пороге. В кладовке запел сверчок.

И было хорошо.

Мало того, что Медведь был самый большой и сильный. Он еще был и Главный судья в их краю. Судил, рядил, все споры решал. Когда хотел. В свободное, от поисков дикого меда, время. Или от иных, таких же важнейших забот.

Обратилась Лиса к Медведю: осудить Хому. Строго наказать, чтобы другим неповадно было. За что? А за все!

Мешает он ей, Лисе, на Зайца охотиться, на Суслика, и даже на Ежа. И на него самого — Хому.

Это раз!

Насмехается над нею, Лисой. Рыжей называет. Рожи издали корчит. А вблизи язык показывает. Большой язык. Хотя сам и маленький.

Это два!

И вообще его давно пора к порядку призвать. За нахальство и живучесть.

Это три!

Прямо неистребимый какой-то. Из любого положения выкручивается. Основной закон нарушает: «Сильный всегда прав».

Это четыре!

Много себе воли взял. Много себе хомяк позволяет. Ну ладно, он всегда удирает, спасается. А других зачем спасает? Что если все звери-зверьки подражать ему станут?

Пять!

Пять обвинений, полагала Лиса, хватит с лихвой.

И так она надоела Медведю своим нытьем, что он в конце концов суд созвал.

Большую поляну заполнили жители рощи, поля и луга. Пришли все кому не лень. Кабану, например, было лень, и он не пришел.

— Глупое дело — по судам шляться, — прохрюкал он болтливой сороке. Она приглашала всех на редкое зрелище.

Последний суд был месяц назад. Вернее, мог быть. Над коварным Шмелем. На него случайно Медведь сел. Шмель успел-таки ужалить напоследок. И погиб. Поэтому дело замяли. Поскольку тяжелый Медведь его задавил.

Итак, назначили суд над Хомой.

На суд его не привели. Он храбро явился сам. И взобрался на пенек, чтобы все видели.

Медведь же восседал на поваленном дереве. И важничал. Большую голову то одной, то другой лапой подпирал.

— Пощады не будет, — бормотал Медведь, скорый на расправу. — Я сердитый, но справедливый.

Сначала дали слово Лисе.

Она бегло перечислила все обвинения. Бегло — потому что бегала вокруг подсудимого, пока зло обвиняла.

И закончила так:

— А еще — непочтителен со старшими!

— Отметаю, — тут же прогудел сердитый, но справедливый Медведь. — Со мною он почтителен.

— Почти почтителен, — лукаво ввернула Лиса.

— Почти почтите… — не сумел повторить Медведь. — Ты нам голову скороговорками не забивай! — возмутился он. — Ты не дома!

Затем разрешили выступить Хоме.

— Я спорить не буду, а то надолго затянется. Лишь об одном прошу. Можно я судей сам выберу? — спокойно сказал он. А глазки хитрые-хитрые.