Клайв Льюис - Племянник чародея (с иллюстрациями)

Наконец, она сказала как бы про себя:

– Что он там делает, старый дурень? Ах, кнут не захватила! – и кинулась из комнаты, не глядя на детей.

– Ой! – радостно выдохнула Полли. – Ну, я пошла, очень поздно. Может, я еще загляну.

– Да, да, приходи скорее, – сказал Дигори. – Какой ужас, когда она тут! Надо что-то придумать.

– Пускай твой дядя думает, – сказала Полли. – Это же он все затеял.

– Только ты приходи, а? – настаивал Дигори. – Не бросай меня, я сам не выкручусь!

– Я пойду сейчас по туннелю, – сказала Полли довольно холодно. – Так быстрее. А если ты хочешь, чтобы я вернулась, попроси прощения.

– Это как же? – удивился Дигори. – Только свяжись с девчонками… Да что я сделал?

– Ничего, – ехидно сказала Полли. – Так, чепуха, руки мне вывернул, как разбойник… и позвонил в этот колокол, как идиот… и в лесу дал ей себя схватить, когда мы еще в пруд не прыгнули… а так – ничего!

– Вон что! – еще сильней удивился Дигори. – Ладно, прости меня. Вообще-то я правда жалею, что позвонил в этот колокол. Слышишь, я попросил прощения. Значит, ты приходи, не бросай меня. Хорош я буду, если ты не придешь.

– А тебе-то что? Это же мистеру Кеттерли сидеть на железе и лежать на льду.

– Да не в том дело! – сказал Дигори. – Мама, вот что важно. Представь себе, что эта к ней ворвется! Насмерть перепугает…

– Правда, правда! – совсем иначе сказала Полли. – Ну, хорошо. Мир, мир навсегда, и так далее. Я приду… если смогу. А сейчас мне пора.

И она нырнула в проход, который казался теперь не загадочным, а самым что ни на есть будничным.

Мы же с вами вернемся к дяде Эндрью. Когда он шел вниз с чердака, сердце у него билось, как сумасшедшее, и он отирал лицо платком. Войдя к себе в спальню, он заперся на ключ и прежде всего полез в комод, где прятал от тети Летти бутылку и бокал. Выпив какого-то неприятного, взрослого зелья, он перевел дух.

– Нет, черт знает что! – повторял он про себя. – Какой кошмар! Я просто разбит! Это в мои-то годы!

Потом он налил еще и выпил снова; и лишь тогда стал переодеваться. Вы не видели таких одежд, а я их помню. Он надел высокий, твердый, сверкающий воротничок, в котором и головы не опустишь; он надел белый жилет в цветных узорах и выпустил из кармашка золотую цепочку. Он надел свой лучший фрак, который носил только на свадьбы и на похороны. Он вынул и почистил свой лучший цилиндр. На комоде стояли цветы (их ставила тетя), и он сунул один в петлицу. В кармашек, расположенный повыше того, с цепочкой, он положил носовой платок (теперь таких не купишь), покапав на него сначала мужскими духами. Он взял монокль с черной лентой, вставил в глаз и подошел к зеркалу.

У детей, как вы знаете, одна глупость, у взрослых – другая. Дядя Эндрью был глуп в самом взрослом духе. Теперь, когда колдуньи рядом не было, он помнил не о ее грозном виде, а об ее дивной красоте. «Да, скажу я вам, – думал он, – всем женщинам женщина! Перл природы!». Кроме того, он как-то забыл, что привели ее дети; и очень гордился, что колдовством выманил такую красавицу.

– Эндрью, – сказал он своему отражению, – для своих лет ты совсем… э-э… Прекрасная внешность… Породистая…

Понимаете, он возомнил по глупости, что колдунья влюбится в него. Зелье на него повлияло, или одежда, но он охорашивался все больше. Он был тщеславен, как павлин, потому и стал чародеем.

Наконец он отпер дверь, послал служанку за кэбом (тогда у всех была масса слуг) и пошел в гостиную. Там, как и следовало ожидать, была тетя Летти. Она чинила матрас у самого окна.

– Понимаешь, Летиция, душа моя, – беззаботно начал он, – мне надо выйти. Одолжи-ка мне фунтиков пять, будь добра.

– Нет, Эндрью, милый мой друг, – отвечала тетя, глядя на матрас. – Я тебе много раз говорила, что денег не дам.

– Не будь такой мелочной, душенька, – сказал дядя. – Это очень важно. Без них я окажусь в глупейшем положении.

– Эндрью, мой дорогой, – сказала тетя, глядя ему в глаза, – как тебе не стыдно просить у меня денег?

За словами этими таилась скучная, взрослая история. Впрочем, сообщим, что дядя «вел дела дорогой Летти», сам не работал, тратил очень много на бренди и сигары и добился того, что она стала много беднее, чем тридцать лет назад.

– Душенька, – сказал дядя, – пойми, у меня непредвиденные расходы. Будь человеком… Мне надо принять одно… э… лицо…

– Это кого же? – спросила тетя.