Мариэтта Шагинян: Повесть о двух сестрах и о волшебной стране Мерце

Мариэтта Шагинян

26 апреля 1958 года

Кратово

Когда вы станете большими, ребята, вы увидите, что в детстве дни вам казались длиннее, солнце ярче, погода прекрасней. Зима наступала рано, и вы успевали вдоволь накататься на санках и коньках, нагуляться в теплых рукавицах, так что к весне все это даже и надоедало. Лето тянулось еще дольше, и дождливых дней почти не было, а уж земляники и черники всегда нарождалась тьма-тьмущая, только б позволили ее кушать.

С годами мир словно стареет, и погода хуже, и небо сумрачней, и время бежит вприпрыжку. Приходит к людям скверное, сварливое слово «некогда».

Дети этого слова не знают. Два старых теперь человека давным-давно тоже были маленькими, и вот о них-то я хочу вам рассказать.

Это были две девочки, по имени Маша и Лена. Они жили со своими родителями в Москве, в большом сером доме. Снаружи был палисадник, обсаженный тощими акациями и сиреневыми кустами, а за домом — большой внутренний двор, где всегда что-нибудь происходило: разгружался возок с дровами, кричал продавец с лотком на голове или зазывал жильцов скупщик старого хлама, а чаще всего орудовал метлой или лопатой чернобородый дворник Василий в белом фартуке.

Отец двух моих девочек был доктором. Он бывал дома редко, и ему приходилось выслушивать от других, что дети за день сделали и в чем провинились. Выслушав, он наказывал или хвалил, и потому дети его побаивались. Мама была совсем другая — близкая и во всем равная. Она никогда не судила, никогда не сердилась, а только входила во все детские дела по-товарищески и в трудные минуты обижалась и даже плакала, как маленькая.

В доме, кроме родителей, была еще всесильная и строгая особа — няня, или нюга, как звали ее дети. В одно раннее утро, когда девочки были еще совсем крохотные и лежали по своим кроваткам, нюга явилась неизвестно откуда с огромным узлом и окованным железом сундуком, который втащили за ручки дворник Василий и извозчик. Явившись, нюга первым делом размотала платок, истово помолилась на угол, огляделась, куда бы сундук поставить, а уже потом подошла к кроваткам, откуда на нее любопытно глядели две пары больших черных глаз.

— Ишь, цыганята! — строго сказала нюга и принялась глядеть, какие они: чистые ли у них рубашонки, не обсыпало ли где, не водится ли чего в голове.

Мама стояла совсем сконфуженная около нее и обиженно говорила:

— Да что вы, няня!

А няня, найдя дырочку в детском чулке, тотчас же спросила себе столовую ложку, нитку, иголку. Ложку всунула в чулок, расправила на ней дырочку и тут же ее заштопала. С тех пор она сразу утвердилась в детской и завела свой порядок.

Маша была девочка живая и худенькая, быстрая на всякую шалость. Лена чуть пониже, потолще, круглолицая, тихая, как мышка. Хоть Маша и была старше Лены на два года, но обе сестры дружили, как близнецы. Все у них было общее, вплоть до болезней. Стоило одной из них схватить ветрянку или жабу, как называли в ту пору ангину, а уж мама готовила две постельки. И в самом деле, к вечеру непременно заболевала и другая сестра.

Няне очень не нравилось, что девочки были черненькие. Но тут уж ничего нельзя было поделать. Вдобавок Маша была так смугла, так смугла, что няня нет-нет, да и не вытерпит, назовет ее цыганенком или арапкой. Не нравилось нюге и то, что девочек часто стригли, как мальчишек. Но у папы было на этот счет свое мнение: он думал, что стрижка укрепляет корни волос, и, когда замечал, какими жесткими и колючими становились от нее детские волосы, только радовался.

Первое время девочки капризничали и не хотели признавать няню. Маша придумала новую шутку. После ужина, когда их отправили в детскую и укладывали спать, она тихонько шепнула Лене:

— Давай исчезнем!

Лена сразу поняла, чего хочет Маша, и вся затряслась, как вишенка на ветке, от смеха. Они юркнули в детскую и заползли одна за другой в самый дальний угол, под нянину кровать.

Пришла в комнату няня, тяжело ступая больными ногами. Она стала озираться и строго сказала:

— Маша и Лена!

Девочки прижались друг к другу и затаили дыхание. Няня снова позвала, громче прежнего:

— Маша и Лена!

Опять все тихо. Тогда няня, к великому изумлению девочек, как будто обрадовалась и стала разговаривать сама с собой: