Газель с золотыми копытцами - сказки Северной Африки

У нас на глазах вырисовывается другая модель мира. На соседнее небо можно попасть мгновенно, а бегство от смерти длится в пространствах, измеряемых не шагами, а годами человеческой жизни. Смерть неотвратима, потому что сами люди предпочли смерть бессмертию. В сказке «Нуэры и бог» с первобытной проницательностью устанавливается связь между рождаемостью и смертностью. Люди выбирают смерть, чтобы она освобождала место для новых рождений, но противостоит смерти та же рождаемость. Одноногий преследователь мудрого паука заколот копьями его сыновей, которые подросли, пока смерть гналась за их отцом.

Тюр-паук выступает в качестве так называемого культурного героя, снабдившего людей пищей и питьем. А в роли Прометея в сказках Северной Африки выступает пес, который приносит огонь из кузницы богов (джуоков) на своем хвосте, причем в начале сказки подчеркивается, что об этом одинаково рассказывают различные племена. Подобные сказки, повествующие о происхождении вещей и явлений, в науке принято называть этиологическими. Некоторые из них сохраняют отпечаток первобытных представлений и верований (сказка о пауке или о псе, приносящем огонь), другие, очевидно, более позднего происхождения, и в них свидетельство отдаленного прошлого сочетается со зрелой и утонченной поэтической культурой. Сказка «Рождение Сахары» интересна тем, что в ней живет воспоминание о Сахаре как о плодоносном крае (это подтверждается и данными современной науки). Цветущий край превратился в пустыню по вине людей, его населявших: экологическая катастрофа истолковывается как справедливая кара. В сказке «Роза пустыни» преобладает поэтическая стихия, а в сказке «Аисты» поэтическое сближается с назидательным, сказка предостерегает от нетерпения, губительного для жителя пустыни.

Мы видим, как мало похожи друг на друга все эти сказки, каждую из которых можно причислить к этиологическим. Так же условна классификация сказок по другим сюжетным и художественным признакам. Это объясняется тем, что сами сказки, по-своему классифицируя вещи и явления, согласуются между собою в главном, что допускает противоречия в деталях, разительные с нашей точки зрения. Так, например, Тюр-паук пробивает плотину копьем в сказке «Как Тюр отворил воду». Казалось бы, перед нами некое фантастическое существо, лишь иносказательно именуемое пауком. В то же время в сказке «Мудрость паука» паук ведет себя как самый настоящий паук: прячется от солнца днем и выходит на охоту лишь ночью.

В сказках вообще нередко дает себя знать наблюдательность, которой может позавидовать любой зоолог. Сказка подмечает, что бакланы переплывают Нил, не боясь крокодилов, что гиены ненавидят шакалов и не едят свежей рыбы, а пятнистая шкура гиены как будто ошпарена кипятком. Все это сказка очень точно фиксирует, но объясняет по-своему. Главный смысл ее объяснений в том, что животные ничем не отличаются от людей. Это объяснение восходит к временам, когда первобытный человек, действительно, не выделял себя из животного мира, но в более поздние эпохи акценты сдвигаются, возникает иносказательная многосмысленность. В сказке «Шакал и лев» шакал искушает остальных зверей их подлинными повадками, опять-таки очень точно описанными, но в обличье шакала угадывается придворный интриган, угрожающий своими советами доверчивому монарху и придворным. Сказка обусловлена не просто осмотрительным пристрастием к эзоповскому языку. От коварного советника шакала веет как бы потусторонней одиозностью. Недаром лев поручает шакалу хоронить убитых. В смутной, но все еще действенной мифологической перспективе шакал соотносится с Анубисом, древнеегипетским богом, провожавшим умерших в мир иной и почитавшимся в образе шакала.

Впрочем, во многих сказках о животных нет и намека на потустороннее. В своей назидательности они приближаются к притчам и басням. Характерно, что у таких сказок часто бывают афористические концовки, напоминающие басенную мораль. Среди нравоучительных сказок выделяется сказка «Об умном мышонке», спасшемся от когтей своего вероломного друга котенка чтением Корана. С простодушным лукавством сказка оставляет открытым вопрос, что же спасло мышонка — чтение Корана или благочестивое недомыслие друга-врага.

При чтении сказок мы то и дело находим знакомые мотивы, ситуации и положения. Встретится нам сказка «Муравей и Сверчок», напоминающая известную басню «Стрекоза и Муравей». Еж и шакал делят урожай, и еж берет себе вершки, то есть зерно, а шакал, несведущий в земледелии, получает корешки. Под африканским солнцем бессмысленно приговаривать: «мерзни, мерзни, волчий хвост», но сходный мотив легко распознается: жадная гиена пытается ловить рыбу хвостом, и громадный краб хватает ее за хвост.