Брайан Джейкс - Последняя битва

Белка перекинула пращу из одной лапы в другую:

— Нет, ни в коем случае, хотя мне и жаль вас, друг.

Каждый заботится о себе. Но это не значит, что мы не гостеприимны. Отдохни у нас, подкрепись. Все равно ты не перенесешь долгого пути в таком состоянии.

Резвый тяжело вздохнул:

— Спасибо, но сейчас не время для отдыха. Я просто обязан продолжить путь.

Он пожал протянутую Юккой лапу, и она скупо улыбнулась:

— Доброго тебе пути, старый. Пусть удача сопутствует тебе.

— И тебе удачи, Юкка Праща. Может, передумаешь… хорошие у тебя воины, лихое племя!

Юкка посмотрела вслед зайцу, мелькавшему между деревьями.

— Храбрый и дурной, как все зайцы. Что скажешь, Груд? — Молодой воин тихо проворчал что-то, и Юкка хлопнула его по ушам. — Рот с песком отдраю за такие слова! Сколько можно тебя учить?

Постепенно рассветало, на цветках болиголова, клюквы и дягиля сверкали капли росы. Где-то в верховьях надрывалась кукушка. Она-то и разбудила Дотти. Зайчиха немножко понежилась, ожидая, что ноздри ее защекочет запах костра и стряпни. Но тут же озадачилась. Лагерь подозрительно тих и неподвижен, лишь голос кукушки доносился издали. Дотти высунула голову и повертела ею, оглядываясь. Ствол вяза был наполовину вытащен на берег, но друзья ее куда-то подевались. Не поднимая лишнего шума, Дотти вполголоса позвала: — Броктри, Груб, где вы?

Из зарослей донесся шорох, и она улыбнулась:

— Ну вылезайте, ребята. Я знаю, вы… Ой!

Большой дрозд вспорхнул из-за куста, задев ее щеку крылом. Тогда Дотти решила переменить тактику.

— Ну хватит, пошутили, и будет, всему есть предел.

Вылезайте немедленно, кому сказано!

Но в ответ доносилось лишь все то же «ку-ку». Дотти махнула в сторону кукушки прутом:

— Заткнись, зануда, сколько можно!

Она решила, что Броктри и Груб отправились собрать в лесу чего-нибудь съедобного на завтрак. Ворча под нос, Дотти уселась на берегу, грызя жесткую ячменную лепешку и яблоко, которые она нашла в своем мешке. Теплые лучи восходящего солнца ничуть не улучшили ее настроения. Она чувствовала себя одинокой, всеми забытой и покинутой.

— У-у… противные хитрюги… смылись только потому, что красавице необходим сон. Небось нашли ягодную поляну и сидят, округляют свои толстые морды.

Утешая себя таким образом, она заметила что-то на плоской поверхности лодки-бревна.

Это был грубый рисунок угольком из вчерашнего костра. Вниз по течению указывала стрела, Дотти была изображена сидящей в лодке. У резкого поворота реки были запечатлены Груб и Броктри, похоже, они поджидали Дотти. И слово, нацарапанное, очевидно, Грубом: «УВИДЕМ-СЯФПОЛДИНЬ».

Зайчиха изучала эти художества, все еще ворча под нос:

— Увидимся в полдень у излучины… Очень мило они мне сообщили, дезертиры несчастные… Ха! Это, стало быть, я! С такими жалкими ушами? Да у меня ушки прелестные!

Фу! Неудивительно, что выдры выкинули его вон… А правописание!

Она подобрала обгоревший сучок и исправила рисунок, пририсовав Грубу громадное брюхо, а Броктри — кривой висячий нос. Подправив свое изображение, она вывела жирную двойку под каракулями Груба.

— Ну, милочка, пришло время вам принять командование собственным судном!

Чуть не свалившись за борт два или три раза, она освоилась и легко управлялась с бревном. Смышленая Дотти очень скоро приноровилась удерживать свое судно в середине фарватера.

Без приключений она неслась вниз по реке, разговаривая сама с собой и слагая ужасающие «капитанские» стихи.

В стихах говорилось о том, что Дотти хоть и красива до невозможности, но не раздумывая врежет тому, кто сомневается в ее капитанских возможностях.

Вдруг она тормознула веслом, потому что на берегу появилось живое существо: необычайно жирная и неряшливая ласка, с половиною завтрака на засаленной рубахе. Она стояла, держась за свисающую сверху, из кроны дерева, толстую лозу дикого винограда. Плюнув в воду, она сумрачно глянула на Дотти и сказала лишь одно слово:

— Ну!

Зайчиха вежливо улыбнулась ей:

— Извините, что вы сказали?

Ласка вызывающе вскинула морду:

— Ну. Я сказал — ну. Ты, стало быть, собираешься мне врезать, кролик?

Зайчиха вздохнула, закатила глаза, как бы ожидая помощи от небес.

— Если вы сегодня умывались, то, конечно, не промыли глаза, сэр. Я не кролик, а заяц, видите ли… А врезать вам я вовсе не собиралась, это просто песенка такая.

Грязнуля опять сплюнул в воду.

— Ты сказала, что если я еще хоть словечко… то ты мне врежешь. Вот я выдал словечко. И не одно уже. Ну давай, врежь!