— Вот, батюшка, мои приметочки!
— Теперь понятно, кто тут жених, а кто разбойник, — говорит царь.
Побледнел генерал с лица, да так осунулся — все ордена с груди наземь посыпались!
На радостях не казнили его, а помиловали — сослали дороги строить через топи и болота.
А Семёна с Марьей-царевной тут же повенчали.
Так приосанился Семён, сразу видно — добрый молодец! Был малый юнош — кошевар, а стал великий юноша — удалой солдат, кавалер в чине генерал-царевича.
Позвал он на свадьбу и отца с братьями. Поглядел отец-бедолага на Семёна:
— Ох ты, гой-еси, добрый молодец! — говорит. — Ясно вижу — моя родная кровиночка! Дозволь, Сёма, когда время подойдёт, на твоих рученьках помереть.
Ну, а затемно уже пожаловали на пир и молодой месяц вместе с полной луной. Весело гуляли — дни и ночи напролёт. До тех пор, пока месяц не состарился, — до самого, сказывают, новолуния.
(сказка накануне отставки)
Служил солдат на царской службе. Прослужил верой-правдой положенный срок, получил чистую отставку и пошёл домой.
Шагает с полной солдатской выкладкой — на плечах шинелка, за плечами ранец, в ранце медный пятак, чёрствый сухарь да щепотка табаку.
Шёл он, шёл и притомился. Сел на пенёк.
А тут, случись, идёт по дороге нищий старичок. Увидел солдата и говорит:
— Не найдётся ли у тебя, служивый человек, табачку на понюшку?
Солдат думает: «Дать половину — так мало, обидится», — и весь табак отдал.
Дальше пошёл. Погодя немного встречается ему всё тот же старичок и опять просит:
— Не угостишь ли, служивый, голодного кусочком хлеба?
Солдат думает: «Разделить — так ничего не останется», — и отдал весь сухарь.
Идёт дальше. И вот тебе снова — опять знакомый старичок.
— Не подашь ли, — говорит, — на бедность копеечку?
Солдат думает: «Эх, пятак-то у меня один — и захочешь, не поделишь», — и отдал последний.
Тут вынимает старичок из кармана колоду карт и протягивает солдату:
— Возьми, служивый, — пригодятся. Это такие карты, что никогда в проигрыше не останешься.
Ну, солдат и тем доволен — поблагодарил старичка и дальше своей дорогой к дому.
Долго ли, коротко ли, а приходит в царскую столицу. Бродит там-сям и диву даётся — так тихо вокруг, ни слова, ни смеха… Даже в трактире мирно и покойно, как на погосте, — ни гу-гу!
Остановил посреди улицы старушку и спрашивает:
— Что это, бабуля, уж не беда ли в нашем царстве-государстве?
— Эх, служивый, — шепчет старушка, — Давненько ты, видно, не был в наших краях. Прикачнулся к царской дочери, к Марфе-царевне, подлый дух нечистый. Каждую ночь мучает. Уж царь-батюшка и знахарей, и колдунов-ведунов призывал, да никто не избавил сердечную от налётного беса…
«Эка! — думает солдат, — Всякого навидался на службе-то — и чёрта, и дьявола, и сатану, и бесов без счёта! Выручу, пожалуй, царевну. Зачтётся мне на том свете!»
Ну, почистил шинель от дорожной пыли, пуговицы мелом надраил, ранец за спину и — прямо во дворец. Как дознались слуги, какое у солдата дело, подхватили под руки и привели к царю-батюшке.
А на того горько поглядеть — еле сидит на троне, слёзы отирает, то с правого глаза шёлковым платочком, то с левого.
— Здг-а-ав-ствуй, служба, — говорит, сморкаясь. — Зачем пожаловал?
— Здравия желаю, ваше величество. Слышал я, будто Марфа-царевна расхворалась, — так берусь вылечить!
Ох, и обрадовался царь:
— Сделай милость, братец, услужи! Коли поможешь, бери мою дочь в жёны, да ещё, как водится, полгосударства на закуску.
— Рад стараться! — говорит солдат. — Да прикажите, чтобы выдали мне для дела всё, что потребуется.
— Будь спокоен! — обещает царь.
В тот же вечер доставили солдату его заказ — меру свинцовых пуль, меру грецких орехов, железный налобник и чугунного болвана, подобного человеку, с руками и ногами на злющих пружинах.
Обошёл солдат все дворцовые палаты, да крепко-накрепко окна-двери запер.
Одну лишь оставил открытой — в спальню Марфы-царевны.
Перед дверью разместил столик, обитый зелёным сукном, — на таких обычно в карты режутся. Свечи зажёг, и дарёную старичком игральную колоду так выложил, чтобы сразу в глаза бросалась. Налобник пристегнул. Да чугунного болвана в самый тёмный угол поставил — ну, вылитый дядька, ротный командир.
В один карман себе насыпал свинцовых пуль, в другой — орехов грецких.
Только управился, как слышит — ломится какая-то тварь во все двери. Мечется туда-сюда, будто летучая мышь. У входа в спальню брякнулась об пол и встала на ноги в облике человека. Конечно, так себе облик, дрянное обличье! Того и гляди, выпрет какая-нибудь бесстыжая бесовская харя.
Читать дальше