Мария Грипе: Дети стеклодува

Альберт хоть был очень беден, но у него имелась собственная лачуга, где они жили, еще стеклодувная мастерская. Лачуга была ужасно тесной. В горнице вдоль одной стены стояли диван да старинные часы. По другую сторону были сундук с откидной крышкой и шкаф, а прямо у окна — стоял стол. Альберт и София спали на диване, а дети — в сундуке.

Очаг был широк и занимал большую часть горницы. Перед ним стояла прялка Софии. Над ней, на двух железных крюках, вбитых в потолок, висела колыбель. Когда-то младенцы по очереди занимали ее, а теперь София хранила там свои заветные вещицы.

Рядом с очагом была дверь в каморку, там помещались только платяной сундук и стол. Вот и все.

Стеклодувная была тоже невелика, однако и Альберту и его подмастерью места хватало, да и Класу с Кларой, когда они приходили посмотреть, — тоже, а важнее этого — ничего не было.

Чудеснее стекла, что здесь выдували, не было на свете — Альберт был мастер выдувать стекло, а вот торговал им из рук вон плохо. Он ездил на ярмарки и осенью, и по весне, но выручал совсем немного. Только-только чтобы сводить концы с концами, но не более того.

Когда наступала пора, София ходила к крестьянам трепать лён. Детей она брала с собой, и их кормили там всех троих. А вместо платы Софии давали кудель да каравай хлеба в день, так что жили они тогда припеваючи.

Клас был младшенький, ему минул только год. Он еще не ходил, но часами смотрел, как отец выдувает стекло. Так же легко, как ребенок выдувает мыльные пузыри, выдувал Альберт блестящие бокалы и сверкающие чаши. И они не лопались как пузыри, а длинными рядами выстраивались, сверкая на полках. Чудо, да и только!

Клас, затаив дыхание, тихонько сидел в своем уголке на полу и смотрел, как колдует Альберт, выдувая один за другим блестящие шары из своей длинной стеклодувной трубки. Мальчику казалось, что шары всё растут и растут и парят у него над головой. В глазах его появлялось томительно-мечтательное выражение, словно он видел что-то далеко-далеко отсюда.

Что же он видел? О чем думал? О небе или, может, о море? Он и сам не знал, он был слишком мал, чтобы найти нужные слова. Но Альберт только улыбался — он-то знал — ведь с ним бывало то же самое. Отец и сын видели Красоту.

Клара была чуть старше. Она тоже любила забегать в мастерскую, но не хотела сидеть смирно — это было не по ней. К тому же, когда она там бывала, случалось, что готовое изделие падало на пол и разбивалось вдребезги, разлеталось на тысячи осколков. Но ее это не очень огорчало, она, танцуя, выбегала из мастерской и мчалась домой. Дома ждала её кудель, и была она для Клары чудом из чудес! А вот Клас, когда стекло разбивалось, становился таким чудным! Сначала, слыша звон разбитого стекла, он ликовал, затем, точно громом пораженный, начинал плакать при виде осколков, лежавших на полу.

Успокоить его было невозможно, и Класа в конце концов уносили из мастерской. Порой Альберта это страшно сердило, но он думал, что постепенно Клас подрастет и привыкнет к тому, что стекло иной раз бьется. Но Клас и не думал привыкать. Наоборот, каждый раз он плакал все горше и горше, и в конце концов Альберт едва осмеливался приносить его в мастерскую.

Вот такая странность отличала Класа, но на неё особо не обращали внимание, и без того было о чем беспокоиться.

Альберт — тот думал о стекле. Только о стекле. О стекле любой формы, о стекле в любом виде. О стекле сверкающем, о стекле блестящем, о стекле отражающем, как зеркало, о стекле звенящем, поющем… словом, о стекле. Всегда о СТЕКЛЕ.

Софии казалось, что Альберт, пожалуй, слишком много думает о стекле. Она считала, что Альберт больше любит стекло, чем ее. Случалось, что солнце всходило и заходило, потом всходил и заходил месяц, а Альберт по-прежнему работал у себя в мастерской. Сидя у окна, София неотрывно вглядывалась в темноту и ждала. Случалось же это — частенько… Клара же всегда была весела. Да и как могло быть иначе, она — Клара — Ясная, Прозрачная, у нее была кудель, чтобы заплетать ее в косу и расчесывать, да еще осколок зеркала, чтобы смотреться в него? Для счастья этого было более чем достаточно!

И маленькая странность Класа так и осталась при нём. Никто не понимал, что малыш попросту предчувствовал: самое прекрасное бывает и самым хрупким. А когда ты мал и ничего не знаешь о стекле, к этому очень трудно привыкнуть да и страшновато. А еще печально, что самое прекрасное так легко разбивается вдребезги!

Но об этом никто не думал, а меньше всех — София, у которой появились опасные мысли. Уныние и недовольство всё нарастали в её душе. И вот однажды вечером, вернувшись из стеклодувни, Альберт застал её перед окном в слезах. Она сидела в темноте, не зажигая огня. Луна слабо освещала её, на подоконнике блестели слёзы. Она не поднимала глаз.