Пал Бекеш: Барсук с нашего двора

В тот день Михейскорняжкин явно был не в духе.

— И вот однажды, — продолжил он свой рассказ, — Б. Б., этот самый могучий и самый пахучий из всех американских барсуков-вонючек, влюбился в енотиху. Семья взбунтовалась. Ещё бы: невеста из рода енот-полоскун, от корыта не отходит, к тому же бесприданница и так далее. Но Б. Б. славился тем, что преград не знает. Уже и день свадьбы был назначен, когда грянула беда. Б. Б. как раз возвращался домой с охоты, с полным ягдташем добычи, когда вдруг услыхал призыв на помощь. Кричала его распрекрасная невеста: громадный кабан сотрясал клыками стены их дома. В два счета Б. Б. оказался на месте происшествия и оскалил зубы. Дикий кабан обомлел от неожиданности — этакая козявка посмела встать у него на пути! И тут Б. Б. показал, на что способен. Нахмурил лоб, насупил брови, отставил ногу и — бз-з-з! Кабан вздрогнул как подстреленный и пустился наутёк. А невеста валялась в доме без чувств. Но придя в себя, принялась собирать свои вещи, приговаривая, что нипочём не останется с этим ужасным типом, у которого такой мерзкий запах. О свадьбе не может быть и речи, она переселяется обратно к матушке. Понапрасну втолковывал ей Б. Б., что именно этот запах и спас ей жизнь, — упрямица стояла на своём. Вот когда жених станет благоухать духами, можно будет и о свадьбе поговорить. С женщинами этими, как водится, хлопот не оберёшься! — со вздохом воззвал ко мне Михейскорняжкин.

Само собой, я сочувственно вздохнул.

— Однако, как я уже упоминал, для Б. Б. преград не существовало. Он твёрдо решил избавиться от запаха. Опрыскивал шкуру одеколоном, умащивал мех амброй, окуривал себя индийскими благовониями, принимал сидячие ванны — ничто не помогало. Стоило ему лишь на пробу насупить брови и отставить ногу — результат оказался тот же самый: бз-з-з! Пришлось наконец обратиться к врачам, медицина, как известно, способна творить чудеса. И вот больница и некая парфюмерная фабрика — да-да, фабрика по производству духов! — объединили свои усилия, чтобы помочь страждущему. Операция прошла успешно, и Б. Б., преисполненный уверенности в себе, отправился к невесте. Встал перед нею, нахмурил лоб, насупил брови, отставил ногу — и… вокруг разлился благоуханный аромат! В сердце енотихи вспыхнула любовь, молодые сыграли свадебку. Б. Б. переселился в город, стал рекламным… м-м, лицом парфюмерной фабрики. Не знающий преград барсук заделался барсуком, преуспевающим во всех отношениях.

— Да-а, такому только позавидуешь! — с искренней почтительностью признал я.

Сосед тем временем распечатал красный конверт и начал читать письмо.

— Бр-бр, су-уший у-ужас! — испуганно вскрикнул он.

— Что стряслось?

— Б. Б. погиб! Послание не от него, а от енотихи.

— Что же с ним приключилось? — меня взволновала судьба заокеанского героя.

— В их городе сбежал из зоопарка лев, — с похоронным видом начал Михейскорняжкин. — Выходит, львы в Америке всё же водятся, — походя вставил он. — Лев бросился на Б. Б., а тот, разумеется, отважно принял вызов: нахмурил лоб, насупил брови, отставил ногу и… распространил вокруг себя благоухание! Лев же всего лишь небрежно заметил, что такого, мол, ароматного ужина отродясь не едал.

С этими словами убитый горем Михейскорняжкин побрёл к своему порогу.

Верный своему обыкновению Михейскорняжкин, сидя на скамеечке, блаженствовал в тени олеандра, когда я пришёл домой. Хотя какое там «пришёл»! Еле притащился. Разгар лета, духота нестерпимая, а день выдался особенно знойным, когда даже стены домов и асфальтовые мостовые пышут жаром. Если бы не полениться и лечь ничком посреди улицы Сына Белой Лошади приложить ухо к тротуару, как некогда поступали индейцы, чтобы определить, близко ли бледнолицые, то можно бы услышать, как асфальт постанывает про себя: если так и дальше пойдёт, запросто расплавишься к червям и растечёшься на все четыре стороны. Только ведь никто из нас не станет плюхаться поперёк тротуара — совестно вроде бы да и боязно: ну как наступит на тебя ненароком какой-нибудь рассеянный прохожий, и сам ты считай что в расплавленном состоянии, не чаешь, как бы до дома добраться, где уж тут чужие мысли подслушивать. Словом, кое-как приплёлся я к родному порогу, ухнул без сил и едва выдохнул:

— Ну и жарища, пёс её задери!

Весело насвистывая, Михейскорняжкин сочувственно кивнул: