Сельма Лагерлеф - РОЗА ХРИСТА

Но в короля Шоскёнига, казалось, вселился сам дьявол. Он сбросил на снег свою королевскую горностаевую мантию.

— Нет! — вопил он хриплым голосом. — Нет, говорю я вам. Кто вы такие, чтобы повелевать королём? Никогда не бывать этому браку!

И вдруг король Шоскёниг умолк, словно захлебнувшись своим криком. Он увидел, что старые воины окружили священный холм опасным тесным кольцом, и ему нечего ждать пощады. Они были похожи на зверей, готовых к последнему смертельному прыжку, а глаза их горели холодным гневом.

Старый викинг с лицом, изъязвлённым морозом, вышел вперёд.

— Ты не хочешь отдать свою дочь славному христианскому королю? — В голосе старика звучали решимость и угроза. — А мы должны по твоей прихоти отдавать наших сыновей той, курносой, с косой за плечом, имя которой — смерть?! Слышишь, король? Мы требуем мира с Норвегией!

Что оставалось делать шведскому королю, если он хотел сохранить жизнь и корону? Он поклялся на своём мече рода Шоскёнигов, что летом пошлёт дочь в Кунгахеллу к королю Олаву. Рукоять меча украшал золотой лев и серебряная овечка, что означало бесстрашие и кротость. Но в глубине души король затаил ненависть и не смирился.

“Дайте только срок, и я сквитаюсь с вами, рабы и смерды! Вы силой вынудили меня уступить, и посему грош цена такой клятве. Я всё равно решу это дело по-своему, лишь бы мне улыбнулась удача…”

Вот как случилось, что король дал согласие на брак своей дочери с норвежским королём, и вот что он затаил в глубине своего сердца.

Лето уже шло к концу. Жара сменилась благодатным теплом. Безмятежно прозрачным было небо над королевским замком в Упсале, а между тем сердце принцессы Ингегерд изнывало от ожидания и тревоги. Ведь король Шоскёниг ни разу не обмолвился ни словечком о предстоящей свадьбе.

И вот однажды две сестры — Ингегерд и Астрид — стояли на мраморных ступенях замка, поджидая короля с охоты.

— Посмотри, сестра, — сказала Астрид, — ласточки собираются в стаи на полях. Они готовятся к дальнему перелёту на юг. А ведь это знак.

— Какой знак? — с удивлением переспросила Ингегерд. — Что ты хочешь этим сказать?

— Только одно, что осень уже не за горами, — продолжала белокурая Астрид. — А осенью твой корабль, украшенный резьбой и позолотой, должен отплыть в Норвегию к королю Олаву. Мне кажется, сестра, что тебе надо чаще напоминать королю о его клятве.

А про себя Астрид подумала: “Я была бы счастлива всю свою жизнь, если бы мне довелось хоть один-единственный раз взглянуть на короля Олава, сына Гаральда”.

Так в душе этой девушки мешалось и дурное, и доброе. И была её душа подобна глубокому морю. Там мерцал солнечный свет, но на глубине таились никому не ведомые подводные ледяные течения.

В это время к ступеням замка, где стояли девушки, подъехал король на огромном багряно-рыжем, как огонь, коне. Король подъехал в окружении вассалов, ловчих и слуг.

— Взгляни-ка, Ингегерд, — сказал он с довольной улыбкой, — какая мне привалила удача! Кто ещё может убить за одно утро пять тетеревов?

Но Ингегерд не понравилось его чванливое хвастовство. Кроме того, она ждала совсем других слов.

— Ты, отец, считаешь для себя большой честью убить пять тетеревов, — сказала Ингегерд своим глубоким проникновенным голосом. — А я знаю короля, взявшего в плен за один утренний час пять могучих враждебных викингов вместе с их дружинами. Это Олав Норвежский, которого ты избрал мне в супруги!

Король Шоскёниг так грузно соскочил с коня, что, казалось, содрогнулась земля. С искажённым от ярости лицом он подошёл к принцессе.

— Какой злой тролль укусил тебя? Какое приворотное зелье околдовало тебя, дочь моя?

Но принцесса Ингегерд была не из тех, кого можно испугать или заставить отступить. Она ничего не ответила королю и только улыбнулась печально и презрительно.

Тогда король опомнился и заговорил вкрадчиво и ласково.

— Дорогая моя, — сказал он, — разве ты не знаешь, что я люблю тебя больше жизни? Как я могу отдать тебя, моё сокровище, тому, кого ненавижу? Нет, говорю тебе, обрати свой взор на королей других стран, потому что никогда принцесса Ингегерд не будет принадлежать Олаву Норвежскому!

— А разве клятва короля не крепче алмаза? — Ингегерд глубоко заглянула в глаза королю. — Неужели, отец, ты допустишь, чтобы в народе тебя прозвали вероломным обманщиком?

Король оглушительно и грубо расхохотался.

— Чёрт подери! Посмотрел бы я на того, кто осмелится назвать меня обманщиком. Клятва эта легче пушинки, подхваченной ветром. Скажите, вы, преданные мне вассалы, друзья мои, прав ли я?