Джессика Джордж: Солнце и луна, лед и снег

Увидев нож краем закатившегося глаза, белый олень затопал и затрубил, но не смог сдвинуться с места. Теперь он так надежно застрял в колючках, что сам бы ни за что не выпутался.

— Тихо, — сказала ласси. — Это для колючек, а не для тебя.

Пилить ветки оказалось трудным делом, да и варежкам на пользу не пошло. Девочка сняла их, но пальцы слишком быстро онемели и отказались служить. Пришлось снова надеть варежки и дуть в них, пока пальцы вновь не обрели чувствительность. И все это время ласси негромко напевала колыбельную, которую пела ей Йорунн, когда она была маленькой. Пение успокаивало оленя. Он затих под ее руками, и выпутывать рога стало гораздо легче. Девочка старалась отсекать как можно меньше побегов, видя в каждой веточке горсть ягод, которую она не соберет в грядущие месяцы. Но свобода бедного животного была важнее.

Когда последний побег распрямился, олень поднял голову и тряхнул великолепными рогами. Ласси громко ахнула от восторга. Белый олень аккуратно выступил из круга помятых колючек и повернулся к ней.

— Спасибо тебе, — произнес он.

У девочки отвисла челюсть. Она так увлеклась освобождением бедняги, что позабыла, что это не простой олень, а волшебное создание… способное исполнять желания.

— На здоровье, — внезапно оробев, проговорила Ласси.

Поймать не поймала, но, может быть, если вежливо попросить… Она робко протянула руку. Что, если схватить его за рога, пока он стоит совсем близко? Но она не могла заставить себя так поступить.

— Я сделаю тебе подарок.

Голос у оленя был гортанный, но музыкальный, и у ласси даже сердце заболело при его звуке, словно она слышала прекрасную музыку, которую никогда больше не услышит.

— Ой, пожалуйста, это было бы чудесно. — Она уже хотела захлопать в ладоши, но вовремя вспомнила про нож и торопливо сунула его в карман парки.

— Чего ты хочешь?

— Я хочу, чтобы мой брат Ханс Петер выздоровел, — прошептала девочка, задыхаясь от надежды.

— Он болен?

— Он уходил в море, а вернулся… не таким. Погасшим. Печальным. Седым.

Трудно было описать перемену, произошедшую с братом: вроде ничего особенного, просто общее ощущение неправильности его нынешнего по сравнению с ним же прежним.

— Хм, загадка, — протянул белый олень, топая и переступая ногами в сумерках.

Девочка тоже зашевелилась. Теперь, когда голову оленя не пригибали к земле цепкие лозы, громадный зверь оказался гораздо выше ее, а его рога раскинулись шире, чем ее вытянутые в стороны руки.

— Что это? — резко спросил олень и указал бархатным носом на рукав парки Ханса Петера.

Ласси опустила глаза. Вставала луна, и в ее молочном свете вышивка на парке выделялась, словно засохшие капли крови на шелковой шкуре оленя. Ласси, нахмурившись, разглядывала узор. Некоторые символы выглядели полузнакомыми, и она осмелилась высказать догадку про те, что шли вокруг манжета:

— Путешествие? Лед и снег?

— Это письмена троллей, — протрубил олень и шарахнулся от избавительницы. — Тебя прокляли тролли!

— Нет-нет, не меня! — запротестовала девочка. — Это парка моего брата и его сапоги. Он привез их из морских странствий. Пожалуйста, помоги ему! — Она умоляюще протянула к оленю руки.

— Я ничего не могу поделать, — ответил сказочный зверь, дрожа и разбрасывая капли крови на снег. — Если знаки на этом одеянии верны, то причинивший ему зло мне неподвластен.

Ласси заплакала. Ханс Петер проклят? Тогда никто и никак ему не поможет, и он всю жизнь проведет у очага, под горьким взглядом матери, одержимый этим злом. Она рухнула на колени.

— Тише, тише, малышка. — Олень ласково потерся о ее плечо мягкими губами. — Разве ты ничего не хочешь для себя? Красивый наряд? Приданое? Человеческие девочки обычно просят меня о таких вещах. А хочешь красивого поклонника?

Ласси слабо хихикнула и смахнула слезы с глаз:

— Вряд ли мне понадобится приданое, и вряд ли какой-либо поклонник станет долго за мной ухаживать. Я нежеланная четвертая дочь. У меня даже имени нет.

— Тогда я дам тебе имя, — решил белый олень. — Существо, столь щедрое духом, должно иметь собственное имя, а не то тролли могут украсть и использовать этот прекрасный дух как топливо для своего темного колдовства.

Олень приблизил бархатный нос к уху девочки и нарек ее именем на языке великих зверей лесов и гор, морей и равнин и жарких пустынь, каковой есть истинный язык творения.

Юная ласси обрела имя. Оно легло ей в сердце тайным сокровищем. Девочка подняла на белого оленя сияющие глаза: