Алексей Ольгин - Храбрый Тилли и другие истории (сборник)

Ах, как летит время! Прошло много лет. Всё реже фоксику хотелось бегать, всё чаще ходил он шагом.

И вот сегодня, взгляни, тяжёлый, хромающий фоксик едва передвигает ноги. За ним уныло плетётся постаревший хозяин… Теперь и наш двор для фоксика – слишком длинная дорога. Хозяин взял уставшего фоксика на руки. И так, обнявшись, они ещё долго будут гулять под осенним небом…

– Да, грустная история, – сказал я, – но я обязательно вставлю её в свои рассказы.

Так я мытьё лап называю. Хочешь не хочешь, а мыть лапы надо. Я с этим давно примирился. С хозяевами спорить не приходится.

Погулял, пришёл домой – сижу жду, когда Тынис или Эстер в тазик воды нальют. А тут телефон зазвонит или соседка спустится… Сижу в прихожей, жду. Если войду в комнату, Эстер будет недовольна. Жду… А Эстер по телефону говорит и говорит. Надо запастись терпением.

Наконец кончила говорить. Налила в тазик воды. Вначале передние лапы моет, потом – задние, да ещё в двух водах.

– Охота, – говорю, – тебе возиться? Я бы и сам мог, как все собаки, вымыться. Для чего у меня язык?

Напрасно. Ей видней. Вымоет лапы – за бороду принимается. Бороду я мыть не люблю.

– Стоять, Жюль, стоять! Ты по улицам бегаешь, все углы бородой метёшь, – говорит.

Стою. Я эту команду раньше всех команд запомнил, потому что мне бороду три раза в день моют. Сначала, когда меня Тынис гулять водил, как услышу: «Жюль, стоять!» – никак понять не мог, чего от меня хотят. Неужели Тынис посреди улицы меня мыть собирается? А это, оказывается, машины пропускать надо.

До всего сразу не додумаешься.

Несси второй год пошёл, а она своих от чужих отличить не может. Правда, меня сразу узнаёт, а вот других…

Как увидит Эстер в дублёнке, начинает рычать, как мотор заведённый. Долго я ломал голову – почему? И понял. Несси, как всегда, всё на свете путает. Нет чтобы подойти, понюхать… Тогда сразу понятно: этот зверь не кусается, хоть и мохнатый.

Пришёл к нам водопроводчик кран чинить, чтобы не капал. Я, как положено, заворчал. Чужой ведь – не свой. А Тынис командует:

– Место! Свои!

– Какой же, – говорю, – свой, если он у нас не живёт и я его в первый раз вижу.

Только смотрю, Тынис руку ему пожимает, спасибо говорит. Выходит, что те, кому руку протягивают, – это свои, а те, с кем просто так здороваются, – чужие. Нет, всё у людей непросто…

А вот и Эстер пришла.

– Здравствуй, – говорит. И всё…

Тынис тоже:

– Здравствуй, – в ответ. И всё.

Ничего не понимаю… Бегу к Эстер, подаю лапу.

– Здравствуй!

– Здравствуй, здравствуй, Жюль! Хорошая собака, – и пожимает мне лапу.

Вот это я понимаю – свои!

Несси вся в слезах.

– Ты чего, Несси?

– Посмотри на меня в последний раз…

– Ты что, уезжаешь?

– Нет, никуда не уезжаю. Мне завтра усы будут стричь.

– Что ты говоришь? За что тебя так?!

– Из-за выставки…

– Может, ещё обойдётся?

– Не обойдётся, уже ножницы точат.

– А меня, по-моему, стричь не собираются, – говорю.

– Скажи, пожалуйста, Жюль, почему собаки должны быть друг на друга похожи?

– Собачья доля, – отвечаю.

Встречаю Несси на следующий день.

– Ой, Несси, что с тобой? Ты сама на себя не похожа.

– А на кого?

– У тебя морда совсем лисья.

– Очень некрасиво?

– Непривычно как-то…

– Я же говорила.

– Ты не огорчайся, Несси, меня, наверно, тоже подстригут.

– Ты правду говоришь? – обрадовалась Несси.

– Я тебя никогда не обманываю.

– Вот хорошо-то!

ЗАВТРА МЫ С НЕССИ ИДЁМ НА ВЫСТАВКУ ЗАВОЁВЫВАТЬ ЗОЛОТЫЕ МЕДАЛИ.

Завтра мы ничего не завоёвы-вы-ва-ли… Вот слово! Не выговорить… Мы не выступали, мы с Несси ещё не выросли, мы ещё щенки – понятно?

Мы ходили и смотрели. Это тоже интересно.

Вы были когда-нибудь на выставке? Собак – не сосчитать! Всех пород и расцветок – в глазах рябит… Все сидят кучками по разным углам. Доберманы с доберманами, шпицы со шпицами, болонки с болонками. Все подстрижены и причёсаны. Смирно сидят, потому что ни играть, ни лаять нельзя.

– Здравствуй, дог, я тебя знаю…

– Ты кто такой и откуда меня знаешь? – спросил великан.

– Я по картинкам знаю, – говорю.

– Это не повод для знакомства, – прорычал дог и отвернулся.