Игорь Вачков - Сказки о самой душевной науке

Суждения были такие:

«Кто ясно мыслит, тот ясно излагает».

«А если излагать свою мысль ясно, то тебя всегда поймут».

«Значит, чтобы тебя понимали, надо ясно мыслить».

В начале Речь была очень мутной и неразборчивой, чаще всего встречались отдельные слоги, а длинных предложений не было вовсе. Зато я легко скользил по поверхности и мог любоваться со своего плота на живописные берега, яркое небо, спокойную поверхность реки.

Чем дальше я продвигался, тем богаче и ярче становилась Речь, все больше ИНФОРМАЦИИ несла она в своих волнах. Порой мне удавалось найти на лепестках лилий настоящие жемчужины словотворчества – например, такие слова, как «нача№пился», «гладюг» (об утюге) и многие другие. Все чаще появлялись бурунчики вопросов: «Почему?», «Как?», «Откуда?», «Зачем?».

Довольно много времени я провел в тихом затончике, разводя и выращивая прекрасные экземпляры вежливых слов-уточек: «спасибо», «пожалуйста», «будьте добры», «извините». Особенно удалось мне многочисленное семейство слов благодарности.

А потом Речь стала еще и внутренней. Это значит, что живые слова встречались теперь не только на поверхности, но и скрывались в глубине реки. Особенно замечательны были летающие рыбы – слова, которые могли жить и под водой и летать над водной гладью.

Раз я застрял на порогах. Это и неудивительно: это были пороги препинания. Знаки препинания пробили мой плот и вылезли в суждениях, из которых он состоял, в самых неожиданных местах. И получилось: «Кто – ясно. Мыслит тот? Ясно излагает А. Если; излагать свою мысль, ясно-то тебя всегда. Поймут – значит, чтобы тебя… Понимали надо ясно. Мыслить!»

Пришлось мне попотеть, расставляя точки, запятые и дефисы туда, куда надо. Лишние пришлось выбросить.

Скоро Речь изменилась: она могла быть уже не только свободным устным потоком (хотя до устья было еще далеко), но и начала приобретать письменную форму. Большие участки оказались покрыты толстым слоем льда, на котором были начертаны разные значки. Такие участки мне приходилось преодолевать, установив на плоту парус с азбукой и катясь на этом плоту, как на санках. Разбирая надписи, я радовался за Речь и иногда исправлял ошибки в словах.

Когда Речь становилась устной, ее течение могло меняться быстро и неожиданно.

Снилось мне, что плыву я, расслабившись, на своем плоту, Речь течет медленно, спокойно – я и вздремнул. Но вдруг разыгралась настоящая речевая буря: поверхность реки закипела; отдельные слова высоко выпрыгивали из воды, а некоторые выражения были такими свирепыми и резкими, что мой плот швыряло из стороны в сторону. В конце концов, меня вынесло к Водопаду Брани, где плот не выдержал и раскололся. Обломки суждений, из которых он состоял – «ясно», «Мали», «излаг», «пой», «гда» и другие, – были унесены эмоциональными междометиями. Я сам едва не утонул в воронке несправедливых обвинений. Когда Речь немного успокоилась, я решил ее подпитать и почистить.

Это была долгая и кропотливая работа. По обоим берегам речки было немало Библиотечных водохранилищ. Я прорыл каналы, соединив эти водо-(а может быть, слово-?) хранилища с Речью. Какие чудные словесные богатства полились в Речь, сколько новых красивых слов заплескались в воде, сверкая на солнце золотой чешуей! А я между тем объявил беспощадную войну появившимся в Речи словам-паразитам. Эти неприятные создания выскакивали наружу там, где их никто не просил, и очень засоряли течение Речи. Всплывает, скажем, вполне стройное и симпатичное высказывание, глядь – между его словами нахально втискивается слово-паразит: «Я, это самое, сегодня, так сказать, к вам пришел, чтобы, как бы, пригласить вас на, как бы, день рождения». И непонятно – точно ли вас пригласили на день рождения или все это – как бы. Я ловил слова-паразиты сетями и выдергивал их из высказываний.

Мои труды не пропали даром. Скоро Речь стала чистой и прозрачной. Красивые и правильные слова составляли глубокие и точные мысли. Суждения стали богатыми по смыслу и изящными по форме. И значительно реже появлялись на речке пороги, на которых бурлили резкие и грубые слова.

Только я собрался с удовольствием поплескаться в речке Речь, как… проснулся! Даже жалко, правда?

Ночь прошла спокойно. Рано утром Гаф Гафыч отправился на разведку. Он вернулся довольно быстро, ухмыляясь во всю пасть. Ухмыляться ему было непросто, потому что в зубах он держал пакет с несколькими сырными лепешками – местным деликатесом. За завтраком Гаф Гафыч рассказал друзьям о том, как заговорил с продавцом этих лепешек, чем поверг его в полный ужас. Во-первых, тот никогда в жизни, видимо, не встречал говорящих собак («Какие они здесь все-таки темные», – заметил по этому поводу пес), а во-вторых, разговаривать продавцам с покупателями было категорически запрещено.