Роберта Кавалло - Не программируйте ребенка - Как наши слова влияют на судьбу детей

– Тебе правда так кажется, Джано? – спросил безымянный господин, удивленный смехом юноши. – Я смотрю на этого малыша и не испытываю ничего, кроме грусти и жалости. Не знаю, общался ли ты когда-нибудь с детьми. Уверяю тебя, ни один ребенок не скажет, что ему приятно, когда люди, которых он любит больше всего на свете, занимаются его укрощением…

Тут путник увидел, что лицо Джано переменилось. Этот юноша яростно молотил по камню дни напролет, и взгляд его оставался всегда мрачным и зловещим. Как бы молод он ни был, на лице у него уже пролегли глубокие борозды. Не от усталости – от гнева.

Но теперь что-то произошло. Безымянный господин случайно задел какую-то струнку в его душе. Лицо юноши, раскрасневшееся от работы и горячности, с которой он говорил, вытянулось, и его залила странная бледность. Джано опустил глаза и украдкой взглянул на слоненка, стоявшего рядом с ним. Уже давно он не чувствовал ничего подобного. Что-то защемило у него в груди, дыхание перехватило. Ему казалось, что сейчас он задохнется. В голове у него завертелись воспоминания, с губ слетели слова:

– Я не общался с детьми, но я сам был ребенком. – Похоже, уже не пот проложил влажные дорожки на его щеках. – Я знаю, как неприятно, когда тебя укрощают.

Джано уронил молот на землю и скрестил руки на груди, будто прячась от чего-то.

– Я никогда об этом не думал – все-таки столько лет прошло. Но я всегда чувствовал себя как этот слоненок. Меня никогда не спрашивали, о чем я думаю, чего хочу, как себя чувствую. Дни были заполнены делами, молчанием, правилами, угрозами и выговорами за то, что родители считали моими ошибками и промахами. Когда я делал все так, как им нравилось, они говорили: «Ты просто сделал то, что должен был сделать». Я должен был выполнять свои обязанности, у меня не было времени на слезы и игры. Не было времени, когда я мог бы рассказать, почему не хочу помогать отцу или доедать суп. Возможно, родители надеялись, что им будет легче справляться со мной, когда я вырасту и жизнь предъявит ко мне более серьезные требования. Прямо как с этими слонами.

Джано снова поднял глаза и посмотрел на безымянного господина. Тот ответил:

– Милый Джано, с тобой произошло то же, что происходит со взрослыми слонами. Ты забыл, кто ты. Ты не ценишь себя и, если я не ошибаюсь, превращаешься в копию своего отца. – Путник улыбнулся и продолжил: – Я думаю, что все это время твоя холодность и угрюмость помогали тебе выжить – возможно, они же всю жизнь помогали твоему отцу. А ведь он тоже был когда-то ребенком, как и ты.

Последовало долгое молчание. Наконец Джано глубоко вздохнул и опустил руки. Глаза его заблестели, и он сказал:

– Вы правы. Но мне это никогда не приходило в голову. Вплоть до этого самого момента я был ужасно обижен на родителей и на жизнь… Я был подавлен и несчастен. Я всегда боялся сделать что-нибудь не так, думал, что ни на что не гожусь. Только вот что теперь поделаешь? Я конченый человек. Я обманут. Я подобен этим слонам – меня уже не держат на привязи, но я этого не понимаю. Я словно скован тяжелыми цепями. Их не видно, но я их чувствую. И судьба у меня такая же, как у них, – склонив голову, подчиняться чужим приказам. Я проживу жизнь, полную печали и лишений. Или все же есть какой-то выход?

Безымянный господин не успел сказать Джано слов утешения, потому что к ним подошел Иона. Он услышал последние слова Джано и теперь стоял перед путником и юношей. Он увидел их издалека, а поскольку собирался пойти выпить воды, то заодно подошел поздороваться с собеседником, который несколькими неделями раньше скрасил ему день разговором.

– Добрый день, – поздоровался Иона. – Я рад, что мы снова встретились. Я часто вспоминал наш разговор и гадал, увидимся ли мы еще, думал, как идет ваше путешествие.

– Спасибо, Иона, – ответил безымянный господин, положив руку на его загорелое мускулистое плечо. – Мы тут смотрим с Джано на этого малыша, посаженного на цепь.

Юноши переглянулись и кивнули друг другу. Они виделись каждый день, но никогда не разговаривали. В перерывах и по вечерам Иона чувствовал себя слишком усталым, чтобы разговаривать. Ему больше хотелось полежать на траве или прогуляться по полю, чтобы восстановить силы в вечерней тишине. Джано много раз обращал внимание на этого юношу, его ровесника: он усердно работал и никогда не жаловался, и остальные рабочие и даже старший мастер хвалили его за трудолюбие, умение справляться со сложностями, простоту и жизнерадостность. Джано не выносил Иону и старался держаться от него подальше. Но при этом безымянном господине, таком вежливом и любезном, ему ничего не оставалось, кроме как кивнуть в знак приветствия и остаться завороженно стоять на месте. Иона заговорил: