Сильвия Энтони - Открытие смерти в детстве и позднее

Побуждение исследовать и описать открытие смерти возникло у меня в процессе наблюдения детей, – не больных и не испытывающих дистресс; записи об их жизни не могли открыть ничего особенного, кроме свидетельств любви в семье. Первый возникший в процессе изучения этих записей вопрос: как объяснить то, что дети высказывают мысли о смерти, как будто подслушанные в далеких от них культурах? Полвека назад многие психологи ответили бы на этот вопрос в духе теории индивидуальной рекапитуляции стадий культурного развития человечества. Сегодня такой ответ не может быть принят. Что же вместо? Мы предполагаем, что феномены, на основе которых формируются концепции времени, смерти и т. д., могут порождать весь спектр доступных человеку идей; в процессе нормального взросления дети устраняют из своего сознания те, что не приемлются их культурой.

Эта довольно туманная гипотеза выросла из предположения, выдвинутого Ониансом при решении проблемы, которая, по всей видимости, была близка нашей: как объяснить распространенное сходство ранних представлений европейцев о теле, психике, душе, мире, времени и судьбе? По мнению Онианса, хотя культурных взаимовлияний исключить нельзя, все же более вероятно, что одни и те же феномены приводили людей к одним и тем же выводам. Феномен определяется как данные опыта в любой конкретный момент [422] . Полезно рассматривать феномены как имеющие объективные и субъективные источники. Если в далеких друг от друга культурах люди сходно понимают феномены и реагируют на них, мы делаем вывод о существовании общечеловеческой предрасположенности к такому поведению. Именно это, видимо, можно сказать по поводу ранних концепций души и тела, судьбы – включая смерть, – и времени. (Правда, из всего вышеперечисленного древние представления о времени наиболее вариабельны [423] .)

Для подростка с нормальным интеллектом смерть является физически удостоверяемым феноменом. Однако в самых ранних представлениях ребенка физическое наблюдение такого рода играет лишь малую роль. Его можно уподобить краеугольному камню, но никак не фундаменту общей структуры. Когда маленькому ребенку случится увидеть мертвое животное или самому убить животное, он может воспринять его затем не как пришедшее в некое новое, незнакомое состояние, а как спящее. С другой стороны, детский опыт включает повторяющиеся присутствия и отсутствия людей; то, что недавно умерший родственник перестал появляться, может для маленького ребенка означать, что тот куда-то ушел, и смерть не будет для него отличаться от ухода. Его субъективные интерпретации основываются на знакомых вещах. Но интерпретация всегда оставляет место для сомнений: она включает сопоставление, а также вопрос о том, насколько оно хорошее. О двухлетнем малыше, который убил муху и посчитал ее спящей, сообщается, что у него осталось сомнение; ребенок, думающий, что умерший родственник ушел куда-то и с младенчества научившийся воспринимать исчезновения как временные, в данном случае может обнаруживать неуверенность или смещенный на другие темы дискомфорт. Взрослый, говоря об умершем как о спящем или ушедшем, сознательно использует метафору. Но ребенок пытается объективно описать феномен. Постепенная дифференциация и расширение его концептуальной схемы по мере взросления обусловлены его вопрошающей позицией.

Спящий и ушедший – лишь две из множества интерпретаций, которые мы получили от маленьких детей как эквиваленты мертвого. Их концепции смерти и жизни часто ошибочны и всегда неполны. Например, смерть для них может означать спящий, ушедший, бестелесный, похороненный, попавший на небо, ожидающий рождения, находящийся в больнице или убитый. Наверное, многие из этих интерпретаций дали бы маленькие дети и в других культурах. Мир феноменов маленьких детей повсюду включает сходные объекты и ситуации, и это средовое сходство – главный фактор в сходстве невербальных символов, описанном аналитическими психологами, и в мышлении древних европейцев, продемонстрированном Ониансом.

Остаются две проблемы. Если символы смерти, времени и т. п. должны быть сходны по указанной выше причине, то откуда берутся культурные различия, все же имеющиеся в этой области? И каким образом получается, что детское мышление воспроизводит иные культуры, чем их собственная, – особенно в том, что касается смерти и связанных с ней тем?