Пол Коллинз - Даже не ошибка

«Он знал, что такое додекаэдр, но смысл таких общепринятых слов, как „думать“ или „полагать“, был ему недоступен», — отмечено в одном клиническом случае.

Для ребенка, не понимающего, что у другого человека есть свои мотивы, отличные от его собственных, пропадает еще одно понятие: обман. Они не видят обмана, даже самого очевидного.

На самоубийство Бруно Беттельгейма в 1990 году газеты вовремя отреагировали уважительными некрологами. Статья в «Таймс», вполне типичная, вышла под заголовком: «Бруно Беттельгейм, психоаналитик с огромным влиянием, умер в возрасте восьмидесяти шести лет». В статье отмечалось, что Беттельгейм был «одним из немногих представителей своей профессии, кто достиг международной известности». Спустя две недели газета напечатала сердечный отзыв под заголовком: «Вспоминая Бруно Беттельгейма, друга детей и защитника образования». Не все, однако, как это вскоре выяснилось, оплакивали безгрешного доктора. К ноябрю газетные заголовки гласили: «Обвинения в насилии преследуют наследников доктора Беттельгейма», а письмо бывшего пациента было опубликовано под суровым заглавием «Беттельгейм стал тем самым злом, которое так ненавидел».

«У него была мания величия, — писал этот пациент, — а его отделение копировало нацистскую среду, к которой он был, по всеобщему мнению, абсолютно нетерпим».

Поначалу одинокие, голоса сомневающихся слились постепенно в мощный поток, стремительно смешивающий с грязью жизнь и работу доктора. Другие бывшие пациенты стали сообщать о насилии; убитые горем сотрудники также прервали годы молчания и высказались о его лженауке. В книгах Беттельгейма нашли плагиат, в его данных — мошенничество. Выяснилось, что скрытный «доктор» вообще-то не имел звания врача, а его подготовка сводилась к трем курсам по психологии. Занятия его в Вене оказались гораздо более прозаическими — он был торговцем-старьевщиком, а вовсе не фрейдовским протеже. Харизма Беттельгейма удерживала всякого от наведения справок о нем, и, поскольку его фальшивая венская репутация вытеснялась совершенно реальной и бесспорной американской, никому и в голову не приходило о чем-то спрашивать.

К теориям Беттельгейма ко времени его смерти профессиональное сообщество относилось недоверчиво. И тут события закономерно совершили полный оборот. Вскоре после смерти Беттельгейма появился очень близкий ему голос. В 1991 году Юта Фрит, одна из разработчиков задачек про Салли и Энн, вернула к жизни забытую диссертацию Ганса Аспергера, переведя ее на английский. Ни Беттельгейм, ни Каннер не ссылались в своих работах на бывшего товарища по альма-матер, и только с выходом этого запоздавшего перевода англоязычные читатели стали понимать, что аутизм — это целый спектр всегдашних аутсайдеров, причем некоторые из них достигают такого уровня адаптации, что едва ли представляют себе, что были или остаются аутичными. Аутисты — скорее не несчастные жертвы, настаивал Аспергер, а талантливые эксцентрики, живущие среди нас, пусть и в собственном мире. Встречаются среди них и выдающиеся; многие не имеют близких и друзей. Аспергер с изумлением отмечал, что некоторые из ранее наблюдавшихся им пациентов «расцвели», став математиками, инженерами, химиками, музыкантами. Они были, поражался он, «как правило, людьми высокоспециализированных академических профессий, нередко достигали весьма высоких позиций, с предпочтением абстрактного содержания».

Вот мальчик — «с отчетливо аутистическим поведением», еще дошкольником вычислявший кубические корни. В студенческом возрасте он обнаружил математическую ошибку в одном из вычислений Ньютона. Дорос до профессора астрономии.

Концентрация на одном-единственном интересе делала их идеально подходящими для их работы: у некоторых вообще мало что еще было в жизни. Нужные навыки они получали где угодно, но не в школе. Учителя оценивали их как непослушных или тупых, или непослушных и тупых одновременно. Тестирование также мало помогало: ребенку, не реагирующему на прямую инструкцию, трудно дать ответ на экзаменационный вопрос. Один мальчик, вспоминал Аспергер, спасался от жестокой школьной действительности в магазинчике часовщика неподалеку. Часовщик — хозяин целой коллекции замысловатых механизмов — подружился с мальчиком за разговорами на философские темы. Кто знает, возможно, он признал в мальчишке сходство с самим собой. Откуда-то же появился этот странный типаж, тихонько существовавший себе в разных обществах…