Вардан Торосян - Концепции современного естествознания

Перенесение на космос особенностей античного полиса происходило еще и вследствие характерного для греков взгляда на мир как своего рода дом, дающий всем тварям прибежище и безопасность. Не случайно в центре этого космического дома помещалось Солнце как очаг – «гестия», занимавший центральное место в любом греческом доме. Столь же закономерно, что античный космос, хотя и огромный, ограничен в размерах. При этом он обладает чертами живого существа. В поэмах Гомера, а еще больше в «Теогонии» (Происхождении богов) Гесиода читателю предстает скорее космогония – рождение космических тел. В греческом мифе схема возникновения и эволюция природного мира подсказана естественным процессом воспроизведения, переносимым на богов. Так, Уран, сын и супруг Геи, лежащий над ней и оплодотворяющий ее, одновременно представляется как усеянный звездами небесный свод, простирающийся над Землей. В подобном же плане описывается сущность Геи – Земли, бездны Тартара и так далее. Деантропоморфизация и демифологизация представлений о природном мире особенно последовательно проступают в трактовке хаоса, который выступает не как бесформенное состояние, а как исходное условие существования всех вещей, их вместилище. Само понятие «хаос» происходит от «хайно» – разверзаться, зиять.

В таком разверзающемся пространстве хаос имеет смысл природного первоначала. Именно проблема первоначала, ключевая для всех древних картин мира (включая Индию, Китай) разделила античную натурфилософию на две противоположные линии – материалистическую и идеалистическую.

«Линия Демокрита» требует объяснять явления природного мира из материальных начал как первокирпичиков мироздания. Следуя такой установке, уже Фалес (625–547 до н. э.), один их первых античных натурфилософов (и один из семи мудрецов Древнего мира), сумел предсказать солнечное затмение и даже невиданный урожай олив. У Фалеса первоначалом выступает вода, что аргументировалось обширностью занимаемой ею площади, значительной долей воды в организме, окаменелыми останками кистеперых рыб, доказывавшими водное происхождение земной жизни. У других мыслителей первоначалом выступает огонь, «мерами вспыхивающей и угасающий» (Гераклит), воздух, сгущающийся и разрежающийся (Анаксимен, у которого даже боги – сгущения воздуха), земля (Ферекид). Развертывание логики этих поисков приводило к неизбежной комбинации указанных начал, принципу «все во всем», «гомеомериям» Анаксагора. И, наконец, логическим итогом такого пути стала концепция атомизма (от атомос – неделимый), выдвинутая Левкиппом и развитая Демокритом (460–370). У Демокрита атомы, носящиеся в пустоте, уже в своей конфигурации несли свойства образуемых из них элементов (например, атомы соли – треугольные, сахара – круглые; самое же интересное, что действительно открыта связь между формой и свойствами атомов). В результате сочетания атомов возникают, причем на строго определенной стадии развития космоса как небесные тела (в сфере «макрос космос»), так и живые существа.

Как правило, античные материалисты были и стихийными диалектиками. Развитием, единством и борьбой противоположностей пронизаны картины мира Гераклита (р. 544 до н. э.) и Эмпедокла (490–430). У Гераклита единство противоположностей составляет основу «упругого ритма бытия» и усматривается даже в звучании слов. Диалектика представляется ему выражением всеобщего логоса, который существует «не вне мира, а в нем самом, делая его космосом». В космогонии Эмпедокла движущей силой выступает постоянная смена «Любви» и «Вражды», а среди случайно возникших сочетаний сохраняются те, что «как бы созданы по заранее продуманному плану, целесообразию» (к «естественному отбору» и «целесообразности» в космической эволюции мы также вернемся в разделе III).

Наряду и почти одновременно с атомистической концепцией происходило становление альтернативной, которую можно назвать «сдвигом от ингредиентов (составляющих) к аксиомам» (С. Тулмин). «Линия Платона» полагала за первоначала идеи – эйдосы, развертывающиеся в «трех мирах»: высшая идея воплощалась в материальном мире, а на последней ступени – в нашем сознании. Благодаря этому и возможно было прочтение «Книги природы», познание мира. Особое место при таком подходе отводилось астрономии, в которой как бы пересекались природа «тождественного» и «иного», надлунного и подлунного миров. В соединении с пифагорейской математикой эта концепция привлекала тем, что вместо качественных и, по существу, бездоказательных спекуляций оперировала схемами, основанными на математических расчетах.