Валерий Гусев: Под девятой сосной в чистом поле

Тетя Оля внимательно прочитала эту дребедень и подняла на нас наивные глаза:

– Вы угрожаете? Вы хотите испугать?

– Два раза, - кивнул Алешка. - Скажите это вслух. Кавошиным голосом. Репетиция такая. Вы же артистка.

Тетя Оля зажмурилась, видимо, вспоминала особенности произношения Кавоши, потом распахнула глаза и, глядя в записку, повторила слово в слово все, что там нацарапал Алешка. Да так здорово похоже, будто в горницу в самом деле явился Кавоша. Даже две.

– Класс! - оценил Алешка и немного поаплодировал. - А теперь - на бис, вот сюда, - и он сунул тете Оле под нос диктофон.

И она сказала в диктофон еще лучше. Очень артистично. В ее голосе было столько всего - и злость, и презрение, и уверенность в том, что ослушаться такого человека может только беспечный дурак.

Конечно, ей даром это похищение не прошло. Если доброму человеку зло сделать, он тоже сделает… свои выводы.

– Благодарю за внимание, - сказал Алешка и включил диктофон на полную громкость.

Я аж присел. Особенно меня по макушке последние слова ударили, до мурашек: «Вопвосы есть? Без вопвосов».

Алешка довольно улыбнулся, бросил диктофон в пакет и стал прощаться.

– Чайку не хотите? - спросила тетя Оля. - На дорожку.

– Пожалуй, хватит, - сказал Алешка. - Мы лучше к вам ужинать придем. Только вы, теть Оль, пока батюшке ничего не говорите. Мы ему сюрприз сделаем.

– Может, не надо? - робко попросила матушка.

– Это хороший будет сюрприз, - пообещал я. Хотя еще толком и не понял сути Алешкиной интриги.

– Ну, и что все это значит? - традиционный вопрос по дороге домой.

– Подумай сам.

Я подумал. Пожал плечами. Вздохнул, сдаваясь.

– Подсказать? - И Алешка выложил свой последний козырь: - Марусин сидел в тюрьме вместе с Кавошей. И это Кавоша одолжил ему деньги на книги и на дом. Теперь понял?

– Конечно! - лихо соврал я.

Началось томительное ожидание. Все валилось из рук, ничем не хотелось заниматься. Но это я томился - Алешка безмятежно ждал развязки, уверенный в ее благополучии. Он шатался по участку и вовсю упражнялся в метании картошки. И достиг в этом деле поразительных успехов - с десяти шагов попадал в банку из-под кофе, надетую на штакетину.

Но картошка довольно скоро кончилась. И Алешка заскучал, замаялся. Но время, к счастью, приблизилось к ночи.

Когда стемнело, мы вооружились - праща и дубинка - и уселись на крыльце.

– Может, утром сходим, - предложил я. - Уж наверняка…

– Боюсь, Дим. Вдруг ее опять кто-нибудь скрадет. Все сначала начинать, да?

Я признал его правоту, хотя очень не хотелось тащиться в темное поле и шарить в глубоком дупле заветного дуба. Да и мало ли как все обернется. Может, Марусин и не такой уж трус. А может, он именно от страха решится на какую-нибудь пакость. Вдруг они подкараулят нас, усыпят и спрячут в подвале терема. А сами удерут поскорее в Нюнёрк. Или на побережье Атлантики. А мы так и будем сидеть в подвале и со скуки читать романы Марусина. Пока нас не обнаружит вездесущий «таксист» Паршутин. Или забредут в поисках винца очаровательные блондинки.

Все это я подумал, но вслух ничего этого не сказал, не хотел свой авторитет ронять. Перед младшим братиком.

– Как ты думаешь, если он нас послушается…

– А при чем здесь мы? - хихикнул Алешка. - Ему Кавоша приказал.

– Ну… если послушается, как ты думаешь, он сам пойдет или…

– Жорика пошлет, - уверенно сказал Алешка. - Сам забоится.

Я бы предпочел встретиться темной ночью в чистом поле все-таки не с бандитом Жориком, а с писателем Марусиным. Не так опасно.

– Пошли? - спросил Алешка, вставая.

При этом в нем где-то что-то звякнуло.

– Гайки, - объяснил он. - Оружие, Дим, всегда должно быть готовым к бою. Твоя дубинка готова?

– Всегда готова. - Заряжена, значит, боевыми патронами.

Ночь выдалась светлая. Луна уже поднялась высоко-высоко и вовсю сияла над лесом. Серебрила его своим холодным светом. И в поле на каждой травинке сверкала холодной росой.

– Значит, так, Дим, - давал перед делом последние инструкции Алешка, - я иду прямо к дубу, а ты остаешься в сторонке, в засаде. И если что… Знаешь, что делать?

– Знаю. - Я взмахнул дубинкой и свалил ею здоровенный ствол борщевика, который и здесь начал захватывать вольную землю.

В лунном свете заветный дуб был виден каждой своей мощной веткой, каждым своим листочком, темным пятном дупла. И мы подходили к нему все ближе.

– Замри, Дим, - шепнул Алешка и дальше пошел один.

Я напряженно ждал его, вглядываясь пусть и в светлую, но все-таки в ночь. Его фигурка сначала мелькала среди высокой травы, а потом исчезла возле дуба.