Джордж Макдональд: История Фотогена и Никтерис

— Ох, мне страшно, так страшно! Что это? Должно быть, смерть! Я не хочу умирать так скоро! Я люблю эту комнату и старую лампу. Я не хочу в другие места! Это ужасно. Я хочу спрятаться. Хочу вернуться в ласковые, нежные, темные объятия всех прочих созданий. Ох, нет, нет!

— Да что с тобой, девушка? — отмахнулся Фотоген с высокомерием, присущим любому мужчине, прежде чем создание противоположного пола наставит его иному. Он стоял, глядя на Никтерис сверху вниз поверх лука, тетиву которого внимательно осматривал. — Теперь нечего бояться, дитя. Настал день. Солнце почти взошло. Гляди! — оно сейчас поднимется над гребнем вон того холма. Прощай. Спасибо, что приютила меня на ночь. Я ухожу. Не будь такой глупышкой. Если я когда-нибудь смогу что-то для тебя сделать… ну и все такое прочее!..

— Не оставляй меня, прошу, не оставляй! — молила Никтерис. — Я умираю! Умираю! Я не могу двинуться. Свет выпивает из меня все силы. Ох, мне так страшно!

Но Фотоген уже перебрался через реку, держа лук над водой в вытянутой руке, чтобы тетива не намокла. Он стремительно пересек ровное плато и взбежал по склону холма. Не слыша ответа, Никтерис отняла руки от глаз. Фотоген уже достиг вершины, и в то же самое мгновение солнечные лучи одели его сверкающим ореолом: величие короля дня снизошло на златокудрого юношу. Подобно сияющему Аполлону, он стоял на гребне холма, исполненный силы и мощи, ослепительно-яркая фигура в центре огненного смерча. Фотоген согнул пламенеющий лук и извлек из колчана светоносную стрелу. С чистым мелодичным звоном стрела сорвалась с тетивы, с победным криком Фотоген устремился вслед за нею и исчез. Сам Аполлон вознесся в небесную высь, и его колчан сеял в мире изумление и восторг. Но мозг бедной Никтерис эти стрелы пронзали раскаленными иглами. Девушка упала, и тьма сомкнулась вокруг нее. Мир превратился в огненную печь. Охваченная отчаянием, обессиленная, в агонии боли, девушка двинулась назад — с трудом, неуверенно, но настойчиво нащупывая путь обратно в келью. Когда приветная тьма катакомб заключила ее в прохладные, умиротворяющие объятия, Никтерис бросилась на кровать и крепко заснула. Она спала долго, живая пленница могилы, в то время как Фотоген наверху, упиваясь величием солнца, гонялся за буйволами среди нагорьев, ни разу не вспомнив о той, что лежала, затерянная во тьме, чье присутствие стало ему защитой, чьи глаза и руки хранили его на протяжении всей ночи. Его уделом снова стали гордость и слава; тьма и позор на время забылись.

Но едва солнце склонилось к полудню, как Фотоген вспомнил прошедшую ночь в преддверии ночи наступающей, и вспомнил со стыдом. Он показал себя трусом — и не только перед самим собой, но перед девчонкой! — смельчак при свете дня, когда бояться нечего, ночью он дрожит от страха, словно жалкий раб! Что-то здесь не так, не иначе! На него, должно быть, наложили чары! Он съел или выпил что-то такое, что несовместимо с храбростью! Его застали врасплох! Откуда ему было знать, на что похож заход солнца? Неудивительно, что он с непривычки пришел в ужас, увидев ночь такой, какая она есть — а ведь зрелище и в самом деле жуткое! Кроме того, не видно, откуда ждать опасности! Его могли разорвать на куски, унести, проглотить — а он бы и не увидел, куда нанести удар! Юноша цеплялся за каждое оправдание, стремясь, как водится у людей самовлюбленных, избавиться от бремени стыда. В тот день он поражал охотников — нет, приводил их в ужас своей безрассудной дерзостью — и все для того, чтобы доказать себе: он не трус! Но презрение к самому себе не ослабевало. Только одно сулило надежду — решение снова бросить вызов тьме, на этот раз зная, что это такое. Куда благороднее выступить навстречу известной опасности, нежели очертя голову бросаться навстречу той, что кажется пустячной — а еще благороднее бросить вызов безымянному ужасу. Он сумеет победить страх и стереть пятно бесчестья. В обращении с мечом и с луком ему равных нет, сила и храбрость его известны, для таких, как он, существует только опасность. Поражения для него не существует. Теперь он знает, что такое тьма, и встретит ее приход с тем же спокойствием и бесстрашием, как сейчас. И Фотоген снова сказал: "Посмотрим!"

Когда солнце коснулось далекой, зубчатой гряды холмов, юноша стоял у подножия раскидистого бука: и не успело оно скрыться за горизонтом наполовину, как Фотоген задрожал, словно один из листьев позади него при первом вздохе ночного ветра. Как только сияющий диск исчез, юноша в ужасе помчался к долине, и страх его рос с каждой минутой. Презренный трус, он пробежал, промчался, кубарем скатился по склону холма, скорее упал, нежели нырнул в реку и, как и в первый раз, пришел в себя уже в саду, лежа на поросшем травою берегу.