Валерий Сибикин - Птичий полонез

Тетерев.

По ранней весне в лесу ещё снега полно. А с муравейников он сползает.

Днём солнце сильно пригревает. Тишина. Если стоять без движения, станет слышно, как снежные корочки подплавляются и то тут, то там обрушиваются с тихим звоном, сверкнув на мгновенье слепящими огоньками. На проталинах выклёвываются кандыки, белоцветки-ветреницы. Тишина, и если хорошенечко прислушаться – слышно как мочажинки возле муравейника впитывают воду, щёточки черемши проклевывают лесную прель.

На первое тепло вылезают и сами муравьи. Как шубой муравейник укроют. Шевелится та шуба. А над шубой, если приглядеться, дымка висит. Запаши-и-стая. Мы с мальчишками наслюним палочку – и в эту шубу. Как навалятся на неё муравьи! Топчутся по ней, друг по другу усами метут, глаза лапками от удивления протирают. Через некоторое время лизнёшь ту палочку, а она – конфетка! Сладкая, кисловатая, и аромат от неё….

Мой дедушка говорит: «В такое время муравей на лекарство щедрый. А лекарство его очень даже целебное».

И он каждую весну полную банку муравьёв закупоривает. В банке они в месиво превращаются.

– А есть, – говорит дедушка, – такие муравьи, которые в своих муравейниках масло муравьиное делают. Раньше бывали специальные добытчики того масла. Раскапывали муравейники и на дне их добывали те куски масла.

– Разве ж так можно?! – удивился я.

– Ясное дело, не следует эдак. И за такой разбой их никто не жаловал. Но разбойников от этого не переводилось, – сказал дедушка.

В эту весну дедушка взял меня на муравейник.

– Дедушка, а от чего оно, муравьиное лекарство? – спросил я.

– Да любую хворь правит. Особенно хвори поясничные. Радикулит тот же.

Муравейники дедушка ещё с осени облюбовывает. В светлом березняке. Чтоб большие были. В больших муравейниках, как говорит дедушка, много муравьиной силы накапливается. И семья там сильная. Небольшой ущерб от незлого человека такая семья быстро правит.

Не дошли мы немного до муравейника, дедушка говорит:

«Давай-ка внучок, передохнём. Лес послушаем».

И мы стали слушать лес. Стоим под берёзой и я смотрю, как на сугробиках снежные плёночки опадают под солнцем. Позванивают то тут, то там: зинь-нь-нь, тен-нь-нь… и в мгновенье исчезают с просверками. Или, наоборот, мимо взгляда промелькнут, как крохотные бабочки.

Вдруг словно флаг полотнищем на ветру захлопал. Глядь – это пара тетеревов на «наш» муравейник села. Один крылья развесил, оглаживает ими муравейник, а сам ногами муравьиную кучу месит, голову змеёй вытягивает и по муравейнику ею елозит.

– Не шелохнись! – выставил дедушка в мою сторону ладонь вперед, а от другой руки палец к губам приставил: молчи-молчи, мол. Да я и так не дышу. Такое диво на глаза явилось. Тетерева даже в наших краях редкостью стали. А я так вообще их вижу впервые. Вот он, косач. Я по рассказам дедушкиных друзей-охотников сразу его узнал по косам в хвосте. Он потому косачом-то и зовётся. А тетёрка… у неё хвост как у обыкновенной курицы. По этим признакам их и не спутаешь. Потому я сразу определил, что месила муравейник и шеей елозила по нему тетёрка. А косач в это время стоял чуть в сторонке. Чтоб не мешать ей.

А косач-то… каков красавец! Весь сине-зеленым переливается и чёрным. Хвост разбегается, брови пурпурные. А на крыльях и на хвосте белые зеркала. Приспустил крылья, головой потряхивает, с ноги на ногу толчётся и всем видом показывает тетёрке, какой он уступчивый, настоящий кавалер. И перья на его плечах и шее разливаются, текут краски при каждом его движении.

Тетёрка сложила крылья и давай с боку на бок на муравейнике переворачиваться. Потом сбежала с муравейника и заквохтала от блаженства. А на её место косач подпорхнул и давай такие же штуки выделывать. А мы-то в десяти шагах от них, и они нас не замечают. Какое уж тут мне шевелиться. Я замер от такого невиданного счастья.

Что они ещё бы делали, неизвестно. Да на меня чих напал. Наверное, от ивовой пыльцы в носу защекотало. Чихнул я. Тетерка как айкнула! И вдарилась бегом по полянке, потом пррррррр! и по-за деревьями, по-за деревьями. А за ней следом косач вякнул и кубарем с муравейника свалился, дал свечку и полетел как очумелый меж деревьев вдогонку тетёрке.

– Припоздали мы маленько, – говорит дедушка незлобиво, – эти молодожёны нас обскакали.