Наталья Аннеева - О кролике и не только. Рассказы о детях и животных

А голодная лисица и подросший лисенок в это время отправились к куриной ферме. По пути им нужно было перейти большую трассу, по которой даже ночью мчалось множество машин. Лисенку было страшно. Но мать ткнула его носом, и он послушно пошел за ней. Лисица не знала, что совсем недавно на этом участке дороги был построен дорожный барьер, разделяющий встречные полосы. Когда вдали показались быстро приближающиеся огни автомобиля, она помчалась вперед, но наткнулась на этот барьер. Перепрыгнуть его было невозможно, и ревущее чудовище, нагнав лис, оборвало их маленькие жизни. «Кажется, задавил!» – сказал водитель и огорченно сплюнул…

Войдя в свою натопленную избу, Михалыч опустил Кролика и Котенка на пол и покормил. Котенку налил молока из пакета, а Кролику дал капустные листья и зерно, предназначенное для кур. А потом долго разговаривал с ними, рассказывая о неудавшемся сватовстве, о своей покойной жене, о том, какая она была баская, и какой хороший от нее всегда шел дух – дух печеного хлеба и полевых цветов. За окнами темнело. В свете маленькой лампы у натопленной печи было тепло и уютно. Котенок тихонько мурлыкал, Кролик шевелил ушами. Вошедшая со двора старая собака смотрела на пришельцев равнодушно и не трогала их. Впереди была долгая снежная зима, но всем им вместе она казалась не такой и страшной. К тому же Михалыч пообещал, что после нее обязательно настанет весна, а затем и жаркое, веселое лето.

Алешка сидел за поленницей и плакал, размазывая по лицу слезы, снег и грязь. Плакал от того, что жизнь была полна несправедливости. За что отец побил его, он так и не понял. Утром, когда Алешка проснулся, мама уже ушла на работу, но отец был еще дома и растапливал печь. Печь гореть не хотела, и в избу изо всех ее щелей полз едкий серый дым. Отец вполголоса ругался, зажигая газеты и заталкивая их в поддувало. Ругался он мастерски, так ни один мужик у них в деревне больше ругаться не умел. Он научился этому на Дальнем Востоке, где когда-то, еще задолго до Алешкиного рождения, ему пришлось работать. О своей работе он никогда не рассказывал. Наверно, она была секретная, очень ответственная и важная. Теперь отец был кузнецом, но он умел, казалось, делать все, за что ни брался, – руки у него были золотые, как говорили односельчане. В деревне ему было скучно, – ведь он привык к веселой городской жизни, а тут, кроме речки и леса, пойти было некуда. Поэтому он иногда пил и, напившись, пел грустные и красивые песни. Мама жалела отца и иной раз садилась с ним рядом и подпевала. Алешка любил слушать, как они поют вместе.

Особенно ему нравилось, если вечером вдруг отключалось электричество. Тогда мама зажигала свечу и ставила ее на стол. Пространство избы неожиданно сужалось. Все собирались у стола: родители, пришедшие из своей отдельной избы дед с бабушкой, младшие сестренка с братом и сам Алешка. Становилось уютно и спокойно. Чаще просто разговаривали, но иногда взрослые пели, а дети пробовали им подпевать. Алешке казалось, что в такие вечера его все любят, и он тоже всех любил и гордился своей большой, дружной и хорошей семьей. Поэтому он даже расстраивался, когда электричество снова включалось. Ведь стоило загореться лампам, все становилось обычным, и все, словно проснувшись, поскучнев, расходились по своим делам…

Когда печь, наконец, разгорелась, отец собрался уходить и попросил Алешку сварить ему картошку к обеду. Он любил горячую вареную картошку с подсолнечным маслом и солью. Алешка кивнул головой, встал, оделся и занялся хозяйством. Разбудив младших, он покормил их и сел делать уроки. В школу Алешка ходил во вторую смену и учился с охотой. Он вообще был очень способный, как говорила их учительница Анна Павловна.

Маленькие Надька и Славка сначала играли тихо, но постепенно так разбаловались и разбегались по избе, что перевернули в ней все вверх дном. Алешке было некогда их останавливать. Он решал задачи по арифметике, писал упражнения по русскому языку, чистил картошку и варил ее не плите. Время от времени он покрикивал на шалунов, но они его не слушались. Печь прогорела, и пришлось подбросить в нее дров. Вскоре она снова прогорела, но картошка к тому времени уже успела свариться. Алешка слил с нее воду, поставил кастрюлю на стол, накрыл крышкой, а сверху – старой телогрейкой.

Закрывать печную трубу ему не доверяли, – это обычно делали дед или бабушка, но сегодня их почему-то не было. Мальчик подумал, потом открыл печь и размешал горящие угли. Они мерцали и постепенно гасли, покрываясь пеплом. Больших головешек он не увидел, и когда синий огонь на углях погас, плотно закрыл трубу. Алешка чувствовал себя в этот момент большим и взрослым. Снова прикрикнув на разошедшихся шалунов, он попробовал навести в избе хоть какой-то порядок. За этим занятием его и застал отец.