А тут и слуги барина прибыли. Увидели они уродину, поскакали с докладом к господину.
Вернулись через день, передали указание леснику, чтобы он отвел ее в глухой лес, привязал к дереву, пусть звери дикие полакомятся.
Взял лесник верёвку и повел девушку в лес. Шли они долго, иногда им приходилось продираться сквозь кусты колючие, пробираться через место топкое и жуткое. Наконец вышли они на поляну. Лесник остановился, перевёл дух.
– Дальше пойдёшь одна. Вот тебе котомка с коркой хлеба, репой печёной, да луком зелёным. Пойдёшь вон на тот холм, а там деревенька убогая, за ней пять дорог в разные стороны, иди по той над которой солнце взойдет, уйдёшь из наших краёв, назад не возвращайся, узнает барин ни тебе, ни мне голов не сносить.
– Куда же я такая, дедушка?
– Иди милая, если судьба тебе жить, авось всё ещё и образуется.
И побрела она дорогой неведомой, изредка утирая слёзы. Деревню она ночью прошла, а к утру добрела до развилки дорог. Посмотрела, над которой из них солнце встало, перекрестилась и пошла по ней в свою новую безрадостную жизнь.
Зато у бар всё хорошо складывалось. Молодых, не мешкая познакомили. Барыня преобразилась. Волосы у неё были золотистые, носик аккуратный, походка важная, кожа белая. Не всё это гармонировало между собой, но кто на это внимания обращал, когда такие прибыльные дела впереди маячили. Свадебку справили, не мешкая, и зажили молодые богатой и сытной жизнью.
А Милана, обходя деревни стороной, уходила всё дальше и дальше от родных мест. Скудные припасы кончились, а одними ягодами сыт не будешь, и пришлось ей зайти в одно большое село. Её ужасный вид, изрядно потрёпанная одежда, отпугивали людей. Она хоть и старалась укутаться в свои лохмотья, но это не очень-то помогало. День был выходной, многие жители шли в церковь. Пошла к церкви и Милана. Несколько нищих сидели у ограды, большая часть у входа. Милана пристроилась поодаль от них, хоть какое-нибудь подаяние в виде куска хлеба было для неё в данный момент самым сокровенным желанием. Люди проходили мимо, в её котомку никто ничего не бросил. Она хотела уже уйти, хотя сил подняться почти не было, но в это время две монетки упали к её ногам.
Она перекрестилась и осторожно подняла их.
– Видишь, крестится, а ты говоришь ведьма, – произнёс женский голос, – мается горемычная, за что только её всевышний наказал?
Женщины ушли, но долго быть ей в одиночестве не пришлось.
– Кто ты такая? – спросила её одна из нищенок.
– Такая же, как и вы.
– Чего измождённая такая?
– Идти долго пришлось.
– Да, небогатый сбор у тебя, но так и быть, продам тебе хлебушка, сальца немного, ты не против?
– Нет, нет, я очень есть хочу.
Нищенка забрала медяки, дала ей несколько кусков хлеба, немного сала, подумала чуток и положила в котомку луку и два яичка.
– Ну вот, на твои гроши с лихвой будет. У церкви ты много не насобираешь, ходи по деревням, люди у нас бедные, но умереть с голоду не дадут, – посоветовала она Милане.
Та и послушалась её совета. Пришла в одну деревню, постучалась в дом. Дверь не сразу открыли, она уже уходить собралась, но сердитый голос остановил её.
– Нищенка это, а не Лукерья, уходи, уходи, не до тебя нам, – мужчина замахал на Милану рукой.
Она повернулась и пошла к другому дому.
– Погоди, – остановила её старуха, – на сына не сердись, невестка разродиться не может, на вот возьми, – она протянула кусок хлеба и две луковицы, которые Милана взяла и положила в котомку.
– Помолись за бабу, может, полегчает ей?
Милана отошла от дома, перекрестилась сама, потом перекрестила дом, низко поклонилась и удалилась.
Она не слышала, как раздался в том доме детский крик, не видела, как старуха усердно молилась на образа, как счастливый отец благодарил господа за сына, третьего в семье после двух девок.
Было лето, Милана не испытывала особой нужды в ночлеге. Сядет у ручья, попьёт водички, съест свой скудный сбор, да и заночует в каком – ни будь стожке. А собирала она ровно столько, сколько ей надобно было на пропитание в этот день. Стучалась она в двери только бедных людей, богатые дома старалась обходить стороной. Но в одной деревне постучалась в добротные тесовые ворота.
– А, нищенка, подожди я сейчас, а ты зайди в двор-то.
Вышел он быстро, подал ей калач, несколько яиц, капусты квашеной немного, горсть леденцов и небольшую связку баранок. Милана взяла калач, одно яйцо, капусту от, остального отказалась. Отошла от дома, помолилась, перекрестила дом, низко поклонилась и ушла своей дорогой. А у хозяина сын при смерти был. Лекарь приезжал, посмотрел на парня, дал каких-то порошков, взял деньги и укатил в город. Хозяин был хоть и зажиточный, но плохого людям он не делал. Работать заставлял до пота, но работников не обижал, платил им больше, чем платили другие. Деревня эта не принадлежала барам, когда-то они откупились от барина, который промотал в своё время всё своё состояние, были вольными, но такими же бедными, как и их соседи.
Читать дальше