Елена Тимченко - Мерзлотка. Сказка-повесть

Кузя с аппетитом закусил, нахваливая Никитичну, сунул за пазуху несколько булочек и полез в сундук. Мерзлотке стало интересно, что же у него за домик там такой. Она открыла крышку… и ничего интересного там не увидела. Так, валялся всякий хлам: старые спицы, бабушкино веретено, альбомы с фотографиями, берестяная шкатулка, в ней какие-то вырезки из пожелтевших газет, корзинка со спутанными выцветшими нитками, какие-то тряпки. Ерунда, в общем.

Мерзлотка вспомнила, что нужно выгулять песика, и вышла во двор. Вернувшись с прогулки, друзья тихонько, чтобы не разбудить Никитичну, прокрались на кухню.

…В воздухе тихо, сама по себе, висела толстая незнакомая книга. Из названия следовало, что это задачи и упражнения по математическому анализу для студентов-физиков, автор – Фихтенгольц. Мерзлотка молча ждала, когда Кузе надоест дурачиться.

Наконец Домовой изволил проявиться. Перед собой он держал книгу. Вся его фигура излучала довольство и важность. Мол, и мы не лыком шиты, тоже книжки почитываем.

– Нигде я её не крал! Как ты могла такое подумать! – ответил он на немой вопрос Мерзлотки. – У коллеги выменял на еду, Никитична нам ведь много чего натащила. Коллега мой приглядывает за университетом, а там ужасно голодно. Со студентов что возьмешь? Сами готовы слопать всё, что движется. Вот он, домовой-то университетский и сидит в библиотеке, пенсне напялил, книжки читает. Говорит, что интересно. А я не люблю читать, я картинки смотреть люблю.

Кузя двумя руками принялся листать книгу в поисках картинок. Лицо его принимало все более и более удрученный вид.

– Фу ты, где картинки-то? И буквы какие-то нерусские, – разочарованно бормотал он. Мерзлотка заглянула через Кузино плечо.

Действительно, какие-то незнакомые значки – лямбды, теслы, знаки интеграла и суммы, пределы какие-то…

Вы не знаете, случайно, какой это язык?

Вечером, когда дядя Сережа пришел с работы, он ужасно удивился, обнаружив чужую книгу на кухне.

– Кто из вас решил заняться матанализом? – недоуменно спросил дядя Сережа. – Ты, Никитична, или ты, Мерзлотка? И откуда здесь этот учебник?

Потом, уже поздним вечером, мудреная книжка куда-то подевалась.

А в это время в университетской библиотеке маялся один студент-горемыка. Денег не было даже на сосиску в тесте. В общежитие идти не хотелось. Дома из съедобного осталось только несколько проросших картофелин, которые ещё нужно почистить и сварить, да майонеза на донышке. Кроме того, в «общаге» было жутко холодно, зуб на зуб не попадал, а здесь – тепло, уютно, на каждом столе лампа с абажуром.

Парнишку разморило, он устал. Очень хотелось есть. Бедняга уже третий раз прочитывал одну и ту же фразу, а смысл этой фразы до него никак не доходил. «Сейчас бы картошки жареной или бутерброд какой завалящий», – с этой назойливой мыслью юноша тоскливо повел глазами вокруг и поймал на себе недовольный взгляд библиотекарши.

Было уже поздно, студент всё не уходил, и библиотекарь не могла пойти домой, как ей хотелось, пораньше. Она раздраженно распихивала книжки по стеллажам, углубляясь всё дальше от читального зала, в хранилище.

Студент оглянулся: в читальном зале больше никого не было. Он вздохнул и стал собирать свои конспекты.

И тут он просто прирос к стулу.

По залу порхала толстенная книга, студент узнал её – это был задачник Фихтенгольца. Слышалась приглушенная возня и ругань, будто кто-то невидимый лупил Фихтенгольцем кого-то невидимого.

Студент встрепенулся, пробормотал: «Смачно я позанимался, до чертиков».

И дал деру!

Жилище дяди Сережи находилось в удивительно тихом месте. Это был какой-то островок старинной жизни, чудом сохранившийся среди каменных громад современных домов.

А в двух шагах от домика дяди Сережи бушевал Большой Город. Надрывались клаксоны, нервно взвывали охранные сигнализации, шуршали по асфальту машины. Люди торопливо шагали по своим делам. Всё двигалось, шумело, пахло бензином и гарью. Бездомные собаки боязливо жались к подворотням и подвалам, им не было места в этой сумятице.

Кузя и Мерзлотка со щенком на руках тихо стояли в сторонке и молча наблюдали за людским потоком. С трудом удалось великого домоседа Кузю вытянуть из дома: с одной стороны, он побаивался города, жизнь которого была ему чужда, а с другой – слишком был привязан к своей избе.