– Не в тебе ли причина, что нет детей?
Селиван-великан напрямую спросил. —
Может, зря погубил ты невинных жён?
– Нет, не зря, – закипел Перевёртыш. – Не зря!
Что ты знаешь и в чём обвиняешь меня?
И внутри, и снаружи здоровый вполне
Я к отцовству готов, а они… а они…
Ты зачем заявился? Для того, чтоб помочь!
Ты обязан и, хочешь – не хочешь,
Будешь мне помогать, а за эти труды
Так тебя одарю, что не только долги,
Но и сам будешь жить припеваючи.
Ничего не ответил на то Селиван,
Но суровым лицо его сделалось.
А хозяин продолжил:
– А дело тебе
Вот какое исполнить надобно:
Недалече отсюда селение есть,
Население – сплошь бездельники,
Оборванцы, воришки и прочий сброд,
Потому и живут они впроголодь.
Но зато их детишек в каждом доме полно.
Я бы к делу давно приучил их,
секрет
Многодетности тоже бы выведал,
Но работать они на меня не хотят,
Про секрет свой молчат, насмехаются,
И ничто с ними сделать не в силах я,
Видно есть у них кто-то в защитниках.
Вот пойди в то село и защитника мне
Предоставь. И тогда всё исполню я,
Дам тебе я богатство несметное.
Не сдержался на то Селиван-великан:
– Ты не жди от меня в этом помощи!
Против бедных людей не могу я идти,
Это дело совсем не доброе!
– Не пойдёшь – побежишь,
Как узнаешь, что я
К ним пожары пошлю великие,
Всё селение и население —
Всё сгорит, ничего не останется.
Только ты, только ты, Селиван-великан,
Можешь их уберечь от бедствия.
Приведи ко мне их защитника,
Ничего я ему не сделаю,
Пусть поможет он мне с наследником,
Ты же сделаешь доброе дело,
И оно по душе тебе будет.
– Нет, не будет! Ты врёшь, Перевёртыш!
– Погоди ты и зря не журись, Селиван, —
Перевёртыш опять изменился,
Стал дедком небольшим и уютным,
И в одежде простой, деревенской,
Только лысина так же светилась
В обрамлении редких седин
Голос тоже стал сладко-умильным:
– Сразу нет? Ты подумай сначала,
Ты селенье спасёшь от пожара,
Скольким душам не дашь ты погибнуть,
Мне с наследником тоже поможешь.
А в итоге и долг свой уплатишь,
Да и сам заживёшь, словно барин…
Ладно, думай, даю тебе сроку
До утра. Я не злой и не вредный,
Но откажешься – всем будет худо.
– Их утром не станет.
И не станет тебя. Ты пойми,
По злодейской природе своей
Поступить не могу я иначе…
Всё, устал я, ты думай, решай,
Мне ж пора отдохнуть, подкрепиться,
А чтоб ты не сбежал, я, пожалуй,
Уложу-ка тебя на засыпкровать:
Без заветного слова не проснуться тебе,
А скажу я его только утречком, —
Засмеялся старик и руками взмахнул,
И засыпкровать появилась вдруг,
Из грубых досок сколоченная,
По размеру как раз Селивану была,
И ни чем не была застелена,
В подголовье полено положено.
Селивану же это
было всё нипочём,
На кровать он упал, как подкошенный,
Богатырским сном он уснул тот час,
По-младенчески сладко причмокивая.
Перевёртыш довольно ладошки потёр:
– Дело сделано. Пусть недоброе,
Но оно по душе мне. А утречком
Побежит Селиваша, как миленький,
И доставит упрямца-заступника,
Здесь я с ним разберусь, не помилую.
Словно вихрь по хоромам пронёсся,
Закружил у засыпкровати
И опал.
И явилась из вихря девица,
Раскрасавица из красавиц,
Про таких говорят: «ни пером описать…»,
Только глянула на великана
И на Перевёртыша кинулась:
– Это что, дуралей, понаделал ты?
Ну, зачем усыплять Сливанушку,
Он и так никуда бы не делся:
Простофиля он, как ребёнок,
Только лаской легко убедить его
Сделать всё, как нам этого хочется.
Разбуди и исчезни, а я уж сама
С ним решу все вопросы, как надобно.
– Хорошо, Величава, – Перевёртыш в ответ. —
Но смотри, если он заартачится
Ты его не жалей, сделай так, чтобы он
Позабыл о делах своих добрых
И о долге своём неоплаченном,
А про душу считал, что её вовсе нет.
– Да не можем мы,
Оберегом ему его матушка:
Можем подлость любую придумать ему,
Только жизни лишить не получится.
Перевёртыш шепнул что-то тихое,
Непонятное, неразборчивое,
Селиван на ногах оказался вдруг,
Кулаками глаза протирает,
А засыпкровать испарилась,
Словно здесь её вовсе не было.
– Что ты глазки трёшь, Селиванушка,
Не соринка ли вдруг залетела тебе? —
Величава гладит сострадательно,
Голосок у неё сладок, словно мёд.
Читать дальше