Виктор Новиков - Селиван-великан и доброе дело по душе. Сказочная история

– Что ты, матушка, неужели ко мне
Ты уже не придёшь и прощаешься?

– Эх ты, сын Селиван, вот и вырос ты,
А не знаешь того, что для матери
Даже сын-великан словно маленький,
Будет рядом она с ним во веки веков
От рожденья до самой смертушки,
Для любви материнской преград
Не бывает: она бессмертна,
Но и ей не всегда удаётся
Уберечь от беды своё дитятко…

Тут и кончился сон. Селиван потянулся
И не стал на лужочке разлёживать,
Поднялся, огляделся, и видит он
Недалече то деревце чудное,
Всё, как матушка и предсказывала.
Он сломал заветную веточку
И припрятал её от сторонних глаз
На груди возле самого сердца.
И пошёл по лесной тропинке,
Пригибаясь от веток встречных,
Потому, как и сам он был
Ростом с дерево в этом дремучем лесу.

А за лесом открылся широкий вид:
Поле дикое быльём поросло.
Кое-где кустарники скучились,
А по центру хоромы стоят
Даже для великана великие.
А вокруг – палисад в цветах,
Все цветы голубые да красные.
И одна лишь дорога-каменка
От ступеней входа парадного
Убегала куда-то за горизонт,
И тропинка в дорогу вливалася,
Словно маленький ручеёк
в речку вольную.
Но едва Селиван на дорогу ступил,
Как пропала тропинка, растаяла,
Так что ходу назад Селивану нет.
Великан же не видел этого,
Он спокойно пошёл к хоромине.
А хоромы точно ждали его
И врата перед ним открывали.
Но внутри его никто не встречал,
Тишина, ни единого шороха.
И пошёл Селиван из залы в залу,
Окликая:
– Хозяева, где же вы?
Но никто ему не откликнулся,
Лишь в последней зале увидел он
Человека на лавке лежащего,
Недвижимого, словно мёртвого.
Подошёл к нему Селиван-великкан,
Лоб потрогал тихонечко пальчиком.
И тут человек глаза открыл:
– Наконец-то явился ты, Селиван-великан,
Всем подряд помогаешь ты,
а я всё жду-пожду,
Наконец-то и моя пришла очередь.

Сказал человек и на лавке сел.
Был невзрачен на вид и телом тщедуш,
Самым ярким пятном на нём была лысина
Ярко-жёлтая, в конопушках вся.
А одет был совсем неразборчиво:
Свержу толи зипун, толи старый халат,
А под ним просто майка в полосочку,
А и та, повсему, не с его плеча:
До пупа видно тело костлявое.
Непонятен был и покрой штанов,
На ногах было что-то плетёное.
И откуда такое чудилище
Во хоромах таких появилося?

Говорит Селиван строгим голосом:
– Кто ты есть? Почему я не знаю тебя,
Ты же кличешь меня по имени?
У тебя вон хоромы богатые,
А одет ты в какое-то рубище,
И на лавке лежишь непостеленной,
Будто мёртвый лежишь, притворяешься?
И с чего ты решил, что к тебе я зайду,
Помогу тебе в чём-то неведомом?

– Ну, ответить тебе дело плёвое,
Ведь молва о тебе впереди бежит,
О делах твоих понаслышен я,
У меня к тебе тоже дело есть,
И по силам, и, может, по душе твоей,
И помочь в этом мне не откажешься,
Потому как ты сердце послушаешь,
А оно у тебя очень доброе.
И дорожку сюда я тебе заказал,
А зовут все меня Перевёртышем.
Очень рад я с тобой познакомиться, —
Улыбнулся хозяин в бородёнку свою. —
А одёжка моя и взаправду плоха,
Да и лавка проста незастеленная —
Это всёя того, чтобы жалость в тебе
Появилась ко мне одинокому.
Но сейчас это всё поменяю я.

С лавки встал, крутанулся вокруг себя.
Селивану предстал вдруг богатый мужик,
Сам в костюме из бархата чёрного,
На ногах сапоги точёные,
Золотая цепь в четверть пуда на нём,
Алый камень с груди так и светится,
Словно кровью живой изливается.
А на пальцах перстни все с каменьями
Драгоценными да невиданными.
Лавка креслом подстать обернулася,
Тоже сказочно изукрашенным.
Так сменилось всё за единый миг,
Только лысина прежней осталась.

– Ну, таким я тебе больше нравлюсь ли? —
Перевёрьыш опять улыбается. —
Только ведь мне при этом наряде
Ты помочь в моём деле откажешься?

Селиван промолчал.
Перевётрыш опять:
– Да, я очень богат, всё, что хочется, есть,
Об одном моё горе-кручинушко:
Сына нет у меня, нет наследника мне,
Кому это богатство оставлю я?

Селиван говорит:
– Ну а я-то при чём?
Где тебе раздобуду наследника?
Вроде справный мужик, так жену заведи,
Постараетесь – будут наследники.

Перевёртыш в ответ:
– Много жён у меня
Было, все, как одна, раскрасавицы,
Только сына они мне не родили,
И теперь все покоятся с миром:
Я не мог им простить бесплодия.