Алексей Суворин - Переписка А. П. Чехова и А. С. Суворина

4 Рецензент "Петербургской газеты" (20 октября, No 288) А. Р. Кугель сравнивал постановку "Власти тьмы" в театре Литературно-артистического кружка ("Суворинском") и в Александрийском театре.

5 Усилиями Чехова журнал был спасен. Издание его возобновилось в 1897 г. под ред. профессора П. И. Дьяконова; издатель И. Д. Сытин.

6 Пьеса "Чужие", готовившаяся к постановке в театре Суворина.

ЧЕХОВ -- А. С. СУВОРИНУ

22 октября 1896 г. Мелихово

22 окт.

В Вашем последнем письме (от 18 октября) Вы трижды обзываете меня бабой и говорите, что я струсил. Зачем такая диффамация? После спектакля1 я ужинал у Романова, честь честью, потом лег спать, спал крепко и на другой день уехал домой, не издав ни одного жалобного звука. Если бы я струсил, то я бегал бы по редакциям, актерам, нервно умолял бы о снисхождении, нервно вносил бы бесполезные поправки и жил бы в Петербурге недели две-три, ходя на свою "Чайку", волнуясь, обливаясь холодным потом, жалуясь... Когда Вы были у меня ночью после спектакля, то ведь Вы же сами сказали, что для меня лучше всего уехать; и на другой день утром я получил от Вас письмо, в котором Вы прощались со мной. Где же трусость? Я поступил так же разумно и холодно, как человек, который сделал предложение, получил отказ и которому ничего больше не остается, как уехать. Да, самолюбие мое было уязвлено, по ведь это не с неба свалилось; я ожидал неуспеха и уже был подготовлен к нему, о чем и предупреждал Вас с полною искренностью.

Дома у себя я принял касторки, умылся холодной водой -- и теперь хоть новую пьесу пиши. Уже не чувствую утомления и раздражения и не боюсь, что ко мне придут Давыдов и Жан говорить о пьесе. С Вашими поправками я согласен -- и благодарю 1000 раз2. Только, пожалуйста, не жалейте, что Вы не были на репетиции. Ведь была, в сущности, только одна репетиция, на которой ничего нельзя было понять; сквозь отвратительную игру совсем не видно было пьесы.

Получил телеграмму от Потапенко: успех колоссальный3. Получил письмо от незнакомой мне Веселитской (Микулич), которая выражает свое сочувствие таким тоном, как будто у меня в семье кто-нибудь умер -- это уж совсем некстати4. А впрочем, все это пустяки.

Сестра в восторге от Вас и от Анны Ивановны, и я рад этому несказанно, потому что Вашу семью люблю, как свою. Она поспешила из Петербурга домой, вероятно думала, что я повешусь.

У нас теплая, гнилая погода, много больных. Вчера у одного богатого мужика заткнуло калом кишку, и мы ставили ему громадные клистиры. Ожил. Простите, я стащил у Вас "Вестник Европы" -- умышленно, и "Сборник Т. Филиппова" -- неумышленно. Первый возвращаю, а второй возвращу по прочтении.

Дело, которое увез Стахович5, пришлите мне посылкой -- и я тотчас же возвращу Вам. Еще просьба: напомните Алексею Алексеевичу, что он обещал мне "Всю Россию".

Желаю Вам всяких благ, земных и небесных, и благодарю от всей души.

Ваш А. Чехов.

Письма, т. 4, с. 486--487; Акад., т. 6, No 1775.

1 Премьера "Чайки" 17 октября 1896 г. в Александрийском театре.

2 Некоторые поправки были внесены по совету Суворина Е. П. Карповым ужо для второго представления 21 октября. 22 октября К. С. Тычинкин писал Чехову: "Кое-что в пьесе изменили, монолог свой Комиссаржевская <���Нина> говорит только в 1-м и 4-м действиях -- в сцене с Машей он пропущен; Давыдов <���Сорин> не остается на сцене в последнем действии, а уходит вслед за другими; не стелят также ему постель, так что Нина декламирует, не набросив на себя простыню: так вышло лучше" (Акад., т. 6, с. 527).

3 Утром 22 октября И. Н. Потапенко отправил Чехову телеграмму о "большом успехе" второго представления.

4 См. коммент. к письму В. М. Лаврова, с. 432.

5 Вероятно, какое-то нелегальное издание, которые обычно Суворин давал Чехову.

ЧЕХОВ -- А. С. СУВОРИНУ

14 декабря 1896 г. Мелихово

14 дек.

Получил Ваши два письма насчет "Дяди Вани"1 -- одно в Москве, другое дома. Не так давно получил еще письмо от Кони, который был на "Чайке"2. Вы и Кони доставили мне письмами немало хороших минут, но все же душа моя точно луженая, я не чувствую к своим пьесам ничего, кроме отвращения, и через силу читаю корректуру. Вы опять скажете, что это не умно, глупо, что это самолюбие, гордость и проч. и проч. Знаю, но что же делать? Я рад бы избавиться от глупого чувства, но не могу и не могу. Виновато в этом не то, что моя пьеса провалилась; ведь в большинстве мои пьесы проваливались и ранее3, и всякий раз с меня как с гуся вода. 17-го октября не имела успеха не пьеса, а моя личность. Меня еще во время первого акта поразило одно обстоятельство, а именно: те, с кем я до 17-го октября дружески и приятельски откровенничал, беспечно обедал, за кого ломал копья (как, например, Ясинский) -- все эти имели странное выражение, ужасно странное... Одним словом, произошло то, что дало повод Лейкину выразить в письме соболезнование, что у меня так мало друзей, а "Неделе" вопрошать: "что сделал им Чехов", а "Театралу" поместить целую корреспонденцию (95 No) о том, будто бы пишущая братия устроила мне в театре скандал. Я теперь покоен, настроение у меня обычное, но все же я не могу забыть того, что было, как не мог бы забыть, если бы, например, меня ударили.