Яна Табалинова - Легенда о Белом Древе

Вот и сейчас, вняв просьбе жены, Лев громко кашлянул, выразительно глядя на сына. Это был сигнал для зайчонка, который нельзя было игнорировать. Иначе себе дороже. Поэтому он со вздохом вылез из-под тёплого и уютного одеяла и недовольным сонным голосом спросил:

– Зачем так рано вставать-то? Выходной же. В школу не надо…

– Ты же видел письмо, – отец показал рукой на полку, где на журнале Розы лежал небольшой белый конверт с изображением лисицы и ворона. – Сегодня ты идёшь на Присвоение.

– А-а-а, так это всё из-за письма!.. И что в нём такого, чтобы в такую рань вставать… Всего-то и нужно, прийти к старой вороне и лисе… – его повествование прервал мамин шлепок по правому уху.

Отец лишь хмыкнул, пряча улыбку.

– К какой старой вороне! Горе, а не сын, в самом деле! Хорошо, что бабушка тебя не слышит, а то досталось бы и тебе и мне с отцом вместе взятым. Ты пойдёшь в Мудрому Ворону, запомни! К Мудрому Ворону и Сумрачной Лисице на Присвоение. Они на тебя посмотрят и дадут имя в соответствии со способностями и судьбой. А для тебя это особенно важно.

– Почему? – спросил зайчонок, поглаживая зудевшее от шлепка ухо. – А-а-а, понял, это потому что я – белый?

Зайчонок спустился с кровати и направился к умывальнику. Он давно заметил, что в Лесном Городе кроме него не было ни одного белого зверя или птицы. На маленького ни взрослого. Седых стариков он в расчёт не брал. И хотя родители никогда не заостряли внимание на его отличии от других, он чувствовал их преувеличенную, на его взгляд, тревогу, стоило ему заболеть или упасть и ушибиться. А также особое, хоть и притупившееся со временем внимание, которое проявляли взрослые жители города к его персоне. Оно выражалось в преувеличенной внимательности и дружелюбии, что, в общем-то, было очень даже неплохо. Но эта иллюзия всеобщей любви разрушилась, когда, проходя мимо дома кабанихи Крапивы, обладающей скверным характером и острым языком, из-за чего друзей и приятелей у неё не было ни одного, он услышал вслед: «Ни одного пятнышка – белый, как снег. Не к добру, попомните моё слово». В тот же день он спросил у отца, что это значит. Отец сначала растерялся, но быстро нашёлся и сказал, что Крапива, под стать своему имени, любит обжечь словом просто так, чтобы потешиться. Поэтому слушать её не стоит, а он – замечательный зайчонок с красивым белым мехом, и уж никак ничья не беда.

Дети же, как водится в их жестоком мире, нашли его необычный белый мех смешным и стали дразнить «Бледной поганкой». Родители очень переживали из-за этого. Ведь прозвище могло стать постоянным, и, наравне с именем, использоваться окружающими.

К счастью, благодаря характеру (ну и пару-тройку раз пришлось помахать кулаками и попинать обидчиков хоть и маленькими, но сильными задними лапами) зайчонок не позволил такому обидному прозвищу занять место в его жизни. И спустя некоторое время его стали называть просто – Снежик. А в прошлом обидчики, стали его верными друзьями.

Роза одновременно и боялась и радовалась Присвоению. С одной стороны, наконец-то, будет внесена определённость в дальнейшую жизнь её сына. И в итоге может статься, что присказка – «Белый в доме – беда на порог» – лишь пустые слова… А с другой стороны, Лисица и Ворон как раз могут подтвердить её и Льва, да и любого жителя Лесного Города, опасения…

Зайчиха вздохнула, спрятала тревогу за улыбкой и, мысленно сказав себе: «Всё будет хорошо», повернулась к сыну, чтобы погладить его между ушами и ответить:

– В том числе и поэтому. Хотя, я смотрю, ты со вчерашнего вечера стал не особенный на правую заднюю лапу. Вся грязная, как у трубочиста! И как это ты умудрился с такой лапой в постель заскочить?

Зайчонок посмотрел на лапу, вызвавшую такую бурную реакцию, и сквозь пену зубной пасты, ответил:

– Мам, ну как ты не понимаешь? Это же победная пыль после вчерашнего футбола! – зайчонок прервался, чтобы прополоскать рот, и продолжил: – Я этой лапой гол забил! Значит, эту пыль ни в коем случае нельзя смывать, чтобы всегда побеждать. Так ведь, папа?

– Ну знаешь!.. – зайчиха возмущённо вздохнула и обратила взор на мужа.

Лев поднял глаза от книги и понял, что оказался меж двух огней: мужская солидарность не позволяла ему сразу согласиться с женой и «бросить сына», но и сказать, что она не права, он не мог. Чтобы лучше сосредоточиться в столь щекотливой ситуации, он отложил книгу. Помолчал, собираясь с мыслями. Наконец, сформулировав ответ с точностью до интонации, мысленно подумал: «Чему быть, тому не миновать!», и выдал своё мнение: