Владимир Железников - Путешественник с багажом

- А знаешь, что одна пятая человечества, - сказал он, - это шестьсот миллионов человек. Шестьсот миллионов! И все они голодают.

Я так растерялся от его слов и от количества голодающих людей, что просто потерял дар речи. Никогда бы не подумал, что столько людей на земле голодает.

- А что же делать, чтобы одна пятая не голодала? - спросил я.

- Не знаю, - ответил он. - Только мне это мешает жить.

- Несправедливо, - сказал я.

Я поискал глазами мать. Она стояла в сторонке совсем одна и смотрела на меня. Я-то отлично знал, как она не любила провожать и не любила вокзал этого города, потому что восемь лет назад отсюда в Москву уехал мой отец.

Помахал ей рукой, но она не ответила. Смотрела в мою сторону, а меня не видела. Бывает так иногда у людей: смотрят прямо на тебя, а ты чувствуешь, что они тебя не видят, что у них перед глазами кто-то другой. Может быть, она сейчас думала об отце и о том, что она зря отправила его из дома? Недаром про мать говорили, что "у неё одна любовь на всю жизнь".

Я мог её окликнуть, но в такие минуты, по-моему, нельзя орать или говорить: "Ты смотришь мимо меня".

Ждал, и всё. Она спохватилась в последний момент. Поезд тронулся, и мы помахали друг другу руками. Она долго-долго махала мне рукой, точно провожала меня в дальнее и трудное путешествие.

6

Когда перрон с шумной толпой и моя одиноко стоявшая мать пропали вдали, я оглянулся. Но этот "шоколадный" уже куда-то исчез.

Жалко было, что он исчез. Я не особенно люблю одиночество. Вернее, я его совсем не люблю. Прошёлся по вагону: ребята уже разбились на группы и разговаривали. Девчонки с девчонками, мальчишки с мальчишками. Девчонки рассказывали друг другу про своих учителей, а мальчишки - про космонавтов и про футбол. И тут он сам появился передо мной.

- Почему ты ушёл? - спросил я.

- А, слёзы-грёзы, - сказал он. - Тебя ведь мать провожала. Я видел.

- А тебя кто провожал?

- Никто. Мама уехала в экспедицию. Она монтирует в горах автоматические метеостанции, а отец взрывается.

- Как это - взрывается? - не понял я.

- Он проводит опыты с газом гелием и часто взрывается. То руки обожжёт, то лицо. Это его любимый газ. Он поэтому и меня назвал Гелием. Он очень лёгкий, этот газ, и создаёт температуру до двухсот шестидесяти градусов.

- Подумаешь, - сказал я. - Сталь плавят при семистах градусах.

- А гелий создаёт температуру двести шестьдесят градусов ниже нуля, то есть мороза.

Он мне очень нравился. Всё у него было необычное, даже имя: Гелий. И загар необычный, не то что у других: нос облупился, а лоб белый. Или в глубине морщинок светлые полоски, как у меня, потому что я не могу отвыкнуть от привычки морщить лоб. А у него загар ровный и гладкий: руки, лицо и даже уши - всё одного цвета.

- А у меня обыкновенное имя, - сказал я. - Просто Севка.

В это время в наш вагон вошла девушка с пионерским галстуком. Я сразу догадался, что это пионервожатая, они все какие-то одинаковые: у них одинаковые причёски и очень строгие лица. Точно им всем запретили улыбаться.

- Ребята, минуту внимания, - громко сказала девушка.

Все тут же повылазили из своих купе и уставились на девушку. Она почему-то покраснела.

- Меня зовут Наташа. - Она покраснела ещё сильнее и поправилась: Наталья Сергеевна. Вам, ребята, строго запрещается драться и выходить на остановках из вагона.

Я вспомнил "Богиню Саваофу", и мне сразу стало скучно-скучно.

- Надеюсь, вы меня не подведёте? - спросила она.

- Нет, нет! - закричали все.

Кроме меня, конечно. Я на всякий случай решил промолчать. И Гелий промолчал.

- У вас есть чувство ответственности? - снова спросила она.

- Есть, есть! - закричали все.

А мы с Гелием промолчали. И вдруг она улыбнулась и сказала:

- А теперь можете прыгать, бегать, кричать и петь сколько угодно.

Это было неожиданно, но в следующий момент началось такое, что было не до рассуждений. Все стали прыгать по полкам, перебегать из купе в купе, и везде были ребята, и никто не ругался, что надо молчать, никто не требовал тишины. Здорово было, но только это быстро мне надоело. Сколько можно орать, если тебя не останавливают! И другим это тоже надоело. В вагоне наступила тишина.

Потом мы легли с Гелием спать на верхние полки. Спать нам не хотелось, и Гелий перебрался на мою полку.

- Почему ты молчал, когда Наташа с нами разговаривала? - спросил он.

- Есть у меня причина, - ответил я. - А ты?

- Из солидарности с тобой, - сказал он. - А Наташа мне понравилась. Ничего себе устроила шумок.